Читать «Дом на улице Овражной» онлайн - страница 93
Александр Александрович Соколовский
— Вострецов, — поправил Женька.
Я понял, что человек в мешковатом костюме — тот самый заводской мастер Купрейкин, к которому Женька ходил на Калининскую без меня. Значит, старый большевик Виктор Захарович Коростелев — зто другой, с орденом.
— Привела своих исследователей революционного прошлого? — спросил он Светланку и обернулся к нам. — Кто же из вас Женя, а кто Сережа?
— Я Женя, а он Сережа, — сказал Женька. — Здравствуйте, Виктор Захарович.
Мне стало не по себе. Купрейкин был знаком с Женькой, Коростелев знал уже Светланку. А я вроде оказался тут чужим, никому не знакомым. Но вскоре мое смущение и неловкость рассеялись. Виктор Захарович усадил нас на диван и сразу же перешел к делу.
— Стало быть, вы ищете участницу восстания 1905 года? Ольгу?
— Искали, — ответил Женька. — Всю Овражную обошли. Никто такой не помнит. А у нас задание — обязательно ее найти. В архиве бумаги дали… — он сунул руку в карман и растерянно захлопал глазами. — Дома забыл! Торопился очень… У нас переписано. Одна бумажка из суда, еще листки из дневника одного… белогвардейца, Вержинского… Серега его видел один раз, да он умер.
— Это не тот ли Вержинский, который у нас на заводе в конструкторском бюро работал? — спросил Купрейкин.
— Тот самый, — кивнул я, — Альберт Владимирович.
— Какой же он белогвардеец? Я его давно знаю.
— Ну, он бывший белогвардеец, — объяснил Женька. — Офицер. В армии у Колчака служил.
— Скажи, пожалуйста! — удивился Виталий Ильич.
— Погоди-ка, постой, Виташа, — прервал Купрейкина Виктор Захарович. — А вы, часом, не помните, что в той бумаге написано?
— Как же не помним! — воскликнул Женька. — Я могу хоть сейчас в точности ее нарисовать. Даже разорвать могу так же, как она была разорвана!
— Ну-ка, ну-ка, нарисуй. Вот тебе бумага, а вот и карандаш.
Пока Женька рисовал, низко наклонившись над столом и высунув кончик языка, я стал рассказывать Купрейкину и Коростелеву про Вержинского. Виктор Захарович слушал сосредоточенно, а Виталий Ильич то и дело хлопал себя ладонями по коленям и ахал:
— Вот так штука! Ну и дела! Ай-яй-яй!..
Но, по-моему, самым любимым его выражением было: «Скажи, пожалуйста!»
Я едва успел кончить рассказ, как Женька выскочил из-за стола и положил свою работу перед Виктором Захаровичем.
— Вот она какая… Это орел. Здесь буквы. А тут уже написано.
— Смотри ты! — опять удивился Купрейкин, взглянув на Женькино художество. — И орел и буквы… с ятями и ерами… Ну и мастер! Скажи, пожалуйста!..
Коростелев долго рассматривал листок, держа его далеко от глаз в вытянутой руке. Потом он отложил бумагу в сторону и с силой потер ладонью подбородок.
— Ясно. Знаю, о ком тут речь. И раньше догадывался. Вот, когда еще в старый свой дом зашел… — он кивнул в сторону Светланки.
Мне нравилось, как он говорит: отрывисто, крепким баском. Но, видно, не так-то легко было вспомнить о том, что происходило в давние-давние годы. С минуту Виктор Захарович молчал, глядя поверх наших голов и чуть приподняв уголки лохматых седых бровей. Мы тоже молчали дожидаясь. Кажется, Женька даже затаил дыхание, чтобы не мешать Коростелеву думать.