Читать «Молоко с кровью» онлайн - страница 9

Маруся прошла мимо лавки, обернулась – сидит Степка, как привязанный, не идет следом.

Надулась. Идет по улице дальше.

– Вот дурной немец! – обиделась.

Рыжего Степку Барбуляка в селе прозвали немцем из-за его отца – калеки Григория. А дело было так.

Перед войной уже немолодой, покалеченный еще в Гражданскую махновской саблей Гришка наконец нашел глупую девку Ксанку, которая, хоть и проревела полночи перед свадьбой, но выйти за калеку не отказалась, потому что все равно другие хлопцы на нее не засматривались, а в девках года листать еще горше, чем с нелюбимым жить. Поженились, а тут – война. Вот когда Ксанка Бога поблагодарила: все мужики к ружью стали, а малограмотного инвалида Гришку даже в писаришки не взяли, при ней остался. И хоть от голода совсем ослабел, сидел в хате и стонал, в сорок третьем однажды так ловко управился со своей главной мужской миссией, что даже немцы с румынами удивлялись: и что за люди эти украинцы – по ямам и углам жмутся, есть нечего, а уже вторая баба на селе беременна, черти бы их побрали. Не желают вымирать, плодятся бесстыдно, словно и не висит фашист над ними, как кара Божья.

Первой из тех двух беременных была Орыся, второй – Гришкина Ксанка.

Ксанка за неделю до Орыси родила недоношенного рыженького мальчика и дала ему имя – Степан. Ожила. В глазах – счастье. Сыночка из рук не выпускает, Гришку в шею погнала – еду искать. Еще недавно умереть согласна была, потому что под немцем все равно не жизнь, а нынче – летает. За этими мечтами однажды даже не заметила, как молодой немецкий солдат Кнут, что офицеру прислуживал, рядом с малышом оказался. Наклонился над колыбелькой самодельной, которую Гришка навесил на грушу за хатой у сарая…

Ксанке речь отняло. Замерла, сердце колотится, рука к топору тянется.

Не успела. Кнут от колыбельки отошел, улыбается, словно выпало ему счастье неземное. Рядом с Ксанкой присел, из кармана маленькое фото достал, показывает – смотри!

Ксанка на фото глянула. Господи Всемогущий! Словно кто-то ее маленького Степанчика откормил нормальными харчами и перед фотокамерой усадил.

– Кто это? – отважилась спросить.

А Кнут и смеется и плачет.

– Мой Ганс, – говорит. – Сын.

Головой закивал горько, мол, как ты там без меня, мое дитятко. Ксанка и сама чуть не разревелась.

– Ничего, ничего, – трясется и Кнута по спине гладит. – Скоро вам отсюда бежать без оглядки… Скоро…

Кнут в себя пришел, фото маленького Ганса поцеловал, в карман спрятал и – прочь.

Ксанка – к Богу:

– Пусть немец моего сыночка не тронет.

Не знала, о чем просит.

В ту ночь немецкий офицер, который квартировал на Гришкином и Ксанкином подворье, проснулся от горького голодного детского плача. Кликнул Кнута, велел перестрелять всех, кто только посмеет рот открыть.

Кнут нашел Ксанку и Гришку у сарая за хатой, приложил палец к губам, мол, молчите и ребенка успокойте, достал из кармана заеложенную конфетку, положил Гришке в ладонь и показал на Ксанку со Степанчиком на руках.