Читать «Молоко с кровью» онлайн - страница 114

Люко Дашвар

– То-то я смотрю, что Поперек крутится, никак не остановится. Дел у него – по горло! Коров из хозяйства продал, трактора продал, клуб в аренду фирме какой-то сдал, а где деньги – никто не знает.

– Есть люди… Разберутся и с Попереком твоим!

Татьянка хотела было плюнуть, мол, Поперек этот такой же мой, как и твой, да на близняшек глянула и вовремя язык прикусила.

– Поскорее бы разобрались, – ответила.

Но время шло, а жизнь в Ракитном становилась все хуже. Белые дни пролетали, как пустые железнодорожные вагоны, дребезжали, что были, но не оставляли после себя ни радости, ни пользы, ни достатка.

Немцу все труднее стало встречаться с Марусей. Глянет на него:

– Что нового, Степа?

А что он ей рассказать может? Что Надюша и Любаня сердце согревают? Что Ларка, как в Ракитное из города примчится, так обцелует небритые щеки, своего сыночка в руки даст – играй дед, с внуком Степанчиком!

Нет. Не может немец Марусе этого рассказывать, потому что такой одинокой осталась, что сердце разрывается.

– Э-э, Маруся! – вздохнет. – Нет новостей. Тебе ж про буряки неинтересно?

– Неинтересно, – скажет. И – каменеет. Немец и без очков видит – каменеет, словно жизнь из нее – по капле в песок.

Раз ночью под окном стал. Маруся к нему наклонилась.

– Не ходи больше, – молвила тоскливо. – Одной мне нужно побыть…

– Зачем одной? – испугался немец. – Позволь хоть иногда…

– Как нужен будешь, позову, – отрезала.

Закрыла окно, словно воздух отобрала. На дворе девяносто пятый бушевал. Как сел с той поры немец на лавку около своей хаты, так и прилип – все высматривал, когда оконце откроется.

Семь лет ждал.

Глава 4

Румынка и немец. Ночь

Ракитнянцы не знали, как все эти годы жила Маруся.

– Может, померла? – стояли под калиткой, в окна заглядывали.

– Не померла, – убеждала всех хваткая внучка деда Нечая Галька. – Я у тетки Маруси каждый день яйца на продажу беру. И сегодня с утра забегала.

– А чего ж не выйдет на улицу никогда? – удивлялись бабы.

– Говорит, в хате дел полно, – докладывала Галька, и в конце концов все привыкли к Марусиному отшельничеству и забыли бы о ней напрочь, да почтальонша тетя Дуся раз в месяц приносила в Марусину хату пенсионные копейки, поэтому подтверждала – жива.

Впрочем, и то неправда, что Маруся никогда не выходила из хаты: возилась около кур, выметала листья со двора и даже забила старую дырку в заборе. А еще – смотрела на лавку около Степкиной хаты, потому что привыкла, как к утреннему солнцу, что сидит немец как привязанный, ждет…

«И что нам тот день? – наблюдала за Степкой издали, листала горькие мысли. – Разве можно было доверить любовь дню? Людские взгляды разорвали бы ее на куски всего за один такой день. И воспоминаний не осталось бы. Нет… Любовь – не для чужих глаз. Любовь – это тайна. Невероятная прихоть безрассудного сердца. Цветок папоротника. Горячие объятия под солнцем не заставят тот цветок распуститься в ночи. Только – две звезды, что вдруг перестанут светить холодным голубым огнем и упадут в свою любовь, как в темный безлюдный лес, где их уже поджидает цветок папоротника. И что горевать о загубленной жизни? Любовь – лучше жизни. И чтобы это понять, нужно прожить целую жизнь».