Читать «Три фурии времен минувших. Хроники страсти и бунта» онлайн - страница 291

Здесь все, кажется, неизменно застыло… Все друг друга и всех ненавидят по-прежнему, в кружке читаются лекции и проч. и проч. Господи! как все это далеко от меня!..

А ты, зверочек, две ночи спал на нашей постели, на наших подушках… Один смотрел на золотые узоры, один приходил в эту комнату. Милый, хороший зверочек, у тебя утром были спутанные волосы, и голубая рубашечка была на тебе… Мне грустно, мой зверочек! Я плакала и ночью и утром. Но не огорчайся, мне хорошо. Ты со мной, «ты как сон, как луч».

Напишешь? Приедешь?..

Брюсов — Нине. 3 ноября 1906. Петербург.

…Плохо здесь стало без Тебя. Проводив Тебя, пошел я было «к нам», домой, попытался писать стихи. Конечно, не удалось. Около полночи надумался и поехал к Мейерхольду. У него в этот час кончается репетиция. Он и Мунд (О.М. Мунт, первая жена В. Мейерхольда. — И. Т.) приняли меня ласково и напоили глинтвейном, но я затосковал еще больше. Вчера весь день ездил. Посетил Чуковского, Сологуба, Иванова, Волошина, Нувеля и еще многих, и еще многих. Пришла Твоя телеграмма и телеграмма к Тебе. Я послал Тебе несколько строк. Потом опять пришел вечер и опять опустелая комната. За стеной в «моей» комнате кто-то целуется: господин с дамой сняли два №№ рядом, мой и следующий. Лег в постель, Тебя вспомнил мучительно. Встал, хотел читать, опять Ты. Везде, везде Ты — в каждом уголку этой чужой, противной и странно милой, странно родной комнаты. Оделся, ушел на Невский. Там уличная «любовь» в полном разгаре, не надо объявлений «Петербургской газеты». Зашел в автоматический ресторан и пил глинтвейн, пока ресторан не закрыли, в половине третьего. А вот и утро. Оттепель, сыро, туманно. На столе самовар, и хлеб, и наш сахар, и наш чай… Ах, Нинка! Нинка! Как ко всем этим мелочам, ко всем этим малым подробностям, о которых я рассказываю, привязывается, прирастает душа. Все, все в Петербурге вдруг озарилось Тобой. Весь знакомый мне облик города отошел и заменился иным, новым, любимым, Твоим! Длинный Невский, и цепь его фонарей, и отдельные перекрестки улиц, все вдруг стало живо от воспоминаний, стало священным, как урочища великих событий. Может быть, надо было нам расстаться, чтобы всей душой ощутил я всю пустоту бытия без Тебя там, где с Тобой все было жизнью, полнотой, счастьем. Если бы без Тебя я оказался не здесь, а вновь в Москве, я не испытал бы того режущего, душащего чувства одиночества, какое наполняет сейчас все мое сердце, здесь — в нашем городе, в нашей комнате.

Нина, девочка, любовь моя! мы часто мучим друг друга: я — Тебя, но и Ты меня. Мы много мучили друг друга здесь, в Петербурге. Но чувствую я, как из этих мучительств вырастает облик истинно великой, истинно непобедимой любви. Мы близки, близки, близки, — и никто не в силах сделать нас чужими, ни даже мы сами! Я никогда не перестану знать, что Ты любишь меня, хотя бы Ты сама говорила мне другое. И неужели Ты в моих глазах, в моих слезах не прочла то же, хотя бы мои губы, безумно, и говорили иное!