Читать «Полное собрание сочинений. Том 3. Ржаная песня» онлайн - страница 129

Полночь. Мы кидаем на берег удочки, ставим берестяной короб с неуснувшими окунями. Егорыч, подтянув лодку на камни, глядит на синевато-белое небо.

— Юпитер, — говорит он протяжно не то с грустью, не то с сожалением. — Ну вот, можно считать, кончились белые ночи.

Кончились белые ночи. Сегодня рядом с ярким Юпитером на светлом небе мы разглядели еще две маленькие звездочки. В белые ночи звезд не увидишь, а сегодня звезды можно хорошо разглядеть даже в тихой воде. И все-таки очень светло. Следы от солнца, как перья подбитой птицы, плавают над деревьями, отражаются в озере, а чуть правее по горизонту уже появился румянец восхода. Середина неба, лес, озеро забиты матовым серебряным светом — ночь и не ночь. В трех шагах от тропинки спит на сучке, положив под крыло голову, серая птица. Не слышно чаек, Только белая лошадь тихо ходит по берегу. Два молодых зайца пасутся у нее под ногами.

Зайцы еще не знают людей. Подходим, а они чуть в сторону из-под ног лошади и продолжают обкусывать стебелек высокой травы. Озеро, синее при солнечном свете, сейчас как будто наполнено молоком. На холодных, обросших голубоватым лишайником валунах выступила роса. По гулким скрипучим мосткам идем к бревенчатой бане на сваях. Садимся, опускаем босые ноги в теплую озерную воду, чистим рыбу. Если минут через двадцать подойти к этому месту и нагнуть с мостков голову, увидишь, как в лунного света воде кормятся раки. Раки терзают рыбьи головы и кишки. Сняв рубаху, наклоняешься, запускаешь в воду руку по самые плечи… хвать! — кидаешь на берег первого рака. Разговариваем вполголоса — то ли потому, что устали, то ли нельзя иначе в такую ночь. Плещется рыба в молочном озере. Где-то я уже видел этот серебряно-матовый свет. Это было, кажется, в детстве при затмении солнца.

Было так же тихо и непривычно тревожно. Белая ночь. Слышно, как хрустит трава на зубах белой лошади. У берега на сваях забрели в воду десять бревенчатых бань. Когда-то десять хозяев жили на озере. Десять больших бревенчатых домов глядят в воду потускневшими окнами. Но только в одном доме загорается свет, когда кончаются белые ночи, кончается лето и наступают длинные белые зимы. В девяти домах нет хозяев. Сначала в город и в селения, что покрупнее, ушла молодежь, а за ними, пожив в одиночестве зиму-другую, ушли старики. Один Петро Егорыч и остался, и то, наверное, потому только, что выправили ему в Петрозаводске должность егеря — присматривать за рыбой и зверем в этих краях.

Мы живем в большом чуть прохилившемся доме с резным крыльцом, подпольем, с гулким сухим чердаком, заваленным обрывками сетей, старыми удочками, обломками прялки и мотоцикла, граблями, ухватами. В доме пахнет глиной давно нетопленной печи, старым деревом и старым сеном. Хозяева бросили дом два года назад. Но дед домовой, живущий по поверью на чердаке возле борова, остался в доме и без хозяев. Под утро, похлебав холодной вчерашней ухи и пожевав хлеба с черникой, мы ложимся на сено, но долго не можем заснуть. На чердаке кто-то шуршит, громыхает. Потом кто-то скребется в сенях. Тихо идем к двери, чтобы застать врасплох домового, распахиваем — никого нет.