Читать «Искандер-наме» онлайн - страница 7

Низами Гянджеви

* * *

Описавший престол, и венцы и уборы, Начал так: славный царь, все прельщающий взоры, В некий день, полный неги, среди опахал От превратностей рока в тиши отдыхал. То с пустой был он чашей, то, лалом играя, Наполнялась та чаша до самого края. Был он мудрости друг. Был он знанью сродни. Мудрецы были с ним. Не хмелели они. И, внимая звучанью различного лада, Разрешать все вопросы была их услада. Искендеру, сидевшему с чашей вина, Толковал звездочет всех светил письмена. И сверкали все чаши, как в молнийном блеске. В винах сладость была, и веселье — в их плеске У внимающих струнам кружились умы И от песен полны были сладостной тьмы. Слезы чаш воскрешали печали, и стона Был исполнен сладчайший напев органон; О смычки! От их сладких ударов смогло Переполниться влагой сухое русло. И в чертоге, который от края до края Был в цветах, словно сад благодатного рая, Искендер-повелитель, хранимый судьбой, Возвышался, как месяц в ночи голубой. Появился гонец, послан Дарием. Словом Он владел, был он знатен, казался готовым На почтительность. Выполнив рабский поклон, Восхвалил Искендера и Дария он. И румийца прославив и блеск его сана, Начал он излагать пожеланья Ирана. «Дарий шлет свой привет, — он промолвил, — и царь Просит дани, ему посылавшейся встарь. Почему ожерелья, венцы и каменья К нам отправить опять не дал ты повеленья? Или немощь увидел ты в наших делах, Что оставил тебя твой почтительный страх? Ты к былому вернись. Наш указ тебе ведом. Приведет тебя спесь к неожиданным бедам». Запылал Искендер… И, внезапен и яр, Пламень сердца словам да неистовый жар. Так царя Искендера нахмурились брови, Что посланец запнулся на прерванном слове, — И, увидев такой непредвиденный гнев, Он с трепещущим сердцем стоял, побледнев. Лютым жаром охвачен был царь, и досаду Изливая, рассудка забыл он преграду. Много слов он сказал, устрашивших гонца, Как порой говорит обладатель венца. У кого есть решенья благая основа, — Тот, забывшись, не скажет излишнего слова Если можешь ты в ярости сдерживать речь, — От врагов ты сумеешь себя уберечь. Хоть бы в речь свою вплел ты слова величанья, Все же речь твоя будет опасней молчанья. Ведь «язык твой из мяса, — я слышал слова, — Из железа — клинок». Поговорка права. Коль не прячешь ты гнева, горящего в жилах, То себя самого охранять ты не в силах. Некий муж, что от Кея вел славный свой род, Описал всех событий стремительный ход: В дни, когда драгоценности, шлемы, престолы Посылались из Рума в иранские долы, Золотое яйцо, это ведал посол, Меж даров жадный Дарий однажды нашел. И ковер, шитый золотом, послан был тоже, — Тот ковер, что казался всех кладов дороже. И лишь поднял гонец слов настойчивых меч И о дани былой вновь повел свою речь, Закричал повелитель всех смертных созданий: «У всеславного льва ты потребовал дани! Все иначе пошло! Дней не стало былых! Нет уж более в гнездах яиц золотых! И ковры эти древние свернуты роком! Не мечтай, что былое вернешь ненароком! Не всегда из горы добывают рубин, Мир — то в мире, то — в громе военных годин. Длить заносчивой речи тебе не пристало! Иль желаешь, чтоб снова железо блистало? Счастлив будь, что мечом я железным твой трон И не тронул, — что все еще держится он! Если, выйдя на Зинджей поспешным походом, Не подверг твое царство я бранным невзгодам, — Ты, довольно сокровищ приняв от меня, Должен дать мне покой! Или с этого дня Буду мыслить о схватке вседневно, всечасно. Не влеки меня к этому! Это опасно. Я отрину любовь! Узришь ты, побледнев, Мою грозную власть, мой играющий гнев! Иль забыто тобою, безумным владыкой, Что за головы снес я в пустыне великой, И в какие пределы водил я войска, И каких силачей бьет вот эта рука? Тот, кто слал тебе в дар и венцы и каменья, Не пошлет тебе дани, как знак униженья. Меч египетский мой ты увидишь, — не дань! Ты о золоте, царь, говорить перестань. В неоглядную даль я простер свои длани, Только равный с меня мог бы требовать дани! Грозной смуты не сей, своей спеси не дли, — Или станешь бедой для иранской земли. Тебе мир и покой и достаток подарен, — Так не будь за блага эти неблагодарен. Сохрани свой Иран, пожалей свои дни, Мысли праздные быстрым пером зачеркни. Ты за данью послал, — труд свершил ты напрасный, С властным ты говоришь, — будь почтителен, властный» Это выслушав слово, иранский посол Позабыл пожеланье, с которым пришел. В своем сердце почувствовав тяжкую рану, Он сейчас же помчался к родному Ирану. И когда у престола отчет был им дан, Он увидел: высокий сгибается стан. И гонца устрашил своим яростным криком Грозный Дарий, вскипевший во гневе великом. «Он мне равен! Он Дарию равен? О нет! С его именем нету на свете монет». Столько злости и жгло и терзало владыку, Что желтело лицо у внимавшего крику. Но со смехом внезапным царь вымолвил;«Вот Что решился творить голубой небосвод: Дел, подобных сему, свет не видывал встаре. Искендер захотел, чтоб унизился Дарий! Искендер!.. Хоть бы Кафские встали хребты! Кто взнесется, скажи, до моей высоты? Хочет мошка с орлом состязаться! На горе! Он — мельчайшая капля, я — мощное море!» И немедля посла вновь отправивши в Рум, Стал ответа он ждать, был он тих и угрюм. Он и мяч и човган дал в дорогу вельможе, Хмурясь, мерку кунжута послал он с ним тоже. Тайну этого дара открыл он послу, И зажгла злая радость очей его мглу. И посол вновь помчался знакомой дорогой, Чтоб исполнить, что следует, с точностью строгой. Но когда пред румийским предстал он царем, Весь он вспыхнул в смущенье нежданным огнем.. И, чело опустив, он склонился с поклоном И простерся, как раб, перед блещущим троном. И затем стал плести он словесную нить, Чтоб сладчайшею речью слух царский пленить: «Повелители мира дают повеленья, Посылают послов лишь для их выполненья. Что исполнить велишь, повелитель земли? Все твой выполнит раб, распростертый в пыли…» Но постиг Искендер: что-то скрыто за лестью. И явился посол с неотрадною вестью. Закричал он послу: «С чем ко мне ты пришел?» И словесную нить вмиг распутал посол. Привезенные вещи под пристальным взглядом Он достал и с собой положил он их рядом. Открывая подарок для царственных глаз, Выполнять он стал Дария строгий наказ. О човгане с мячом речь повел он сначала: «Ты — дитя, а дитяти забава пристала. Ну, а если ты все же затеешь войну, — Лишь тревогу ты сыщешь, тревогу одну!» И рассыпав кунжут, он промолвил проворно: «Чтоб войска мои счесть, — сосчитай эти зерна». Но увенчанный славой властитель царей Разгадал предвещанье победы своей. «Так, — промолвил он, — притча могла бы начаться: Ловит ловкий човган то, что может умчаться. Может статься, затем он послал мне човган, Чтобы я у него взял човганом Иран. Мне дарованный мяч не сочту за обиду, — Скажет каждый мудрец: схож с землей он по виду. Если в руки земной мне вручается шар, Значит первенство в мире мне послано в дар». Так он понял значенье игры, — потому-то Стало ясно ему и значенье кунжута. Он сказал, разбросать повелевши кунжут: «Пусть ко мне во дворец тотчас птиц принесут». И хоть всюду кунжутом был пол разузорен, Во мгновенье не стало разбросанных зерен. Царь сказал: «Это знаменье мне не во зло. Из кунжута, как масло, оно истекло. Коль войска твои — этот кунжут, вереницы Моих войск исклюют их, как эти вот птицы». Дал он мерку зерна мелкой руты тому, Кто доставил кунжут, и промолвил ему: «Если множество войска у Дария, — ведай, Сколько войск я сберу, чтоб вернуться с победой». И посол, увидав, что сгущается мгла. Вмиг навьючил поклажу свою на осла. Вновь опасность над ним свою руку простерла. Стала речь его ядом, сжимающим горло. Тяжко Дарий смущен был ответом: гласил Он о мощном обилии вражеских сил. И поддержки иранцев потребовал Дарий, Чтоб всю мощь проявить в своем крепком ударе. И от Гура, Китая, Хорезма, Газны Стали конниц железных подковы слышны. Крепче Кафской горы взял он рати: могли бы Мять железо они, скал раскалывать глыбы. Пожелавшие войско прикинуть на счет, Увидали, что войско течет и течет. Лишь одних легкоконных, идущих отрядом, Девятьсот было тысяч. Под сумрачным взглядом Полновластного Дария, — словно волна За волною текла; вся бурлила страна. Шел он в Рум. Шел по странам путем он суровым, Оставляя развалины, годные совам. Мча в Армению тьмы войсковых своих сил, Ноги ветру он взвихренным прахом скрутил. За страною страну проходил он, и вскоре Вся земля затряслась, все запенилось море. Злак полег перетоптанный: стал он таков От подбитых шипами железных подков. Хоть стремленье владык благотворно, но все же Не оно ли порой с разорением схоже?