Читать «Искандер-наме» онлайн - страница 68

Низами Гянджеви

НАЧАЛО ПОВЕСТВОВАНИЯ

Лишь мудрейший из греков пришел в свой рудник, — — Ряд вот этих каменьев пред нами возник: Искендер, целый мир обошедший походом, Войском взвихривший пыль подо всем небосводом, Прибыл в древний свой край из далеких земель И овеял сияньем свою колыбель. Царь услады забыл и, по слову преданья, Стал искать он учителя, полного знанья. И все небо постиг он, исполненный сил, И в узилище тайны врата он открыл. Он искал руководства в забытых указах, В пехлевийских, дорийских и греческих сказах И в парсийских строках о Хосроях, года В его памяти лившихся, словно вода. И к наречиям чуждым влеклась его дума, И к юнанским речам и к сказаниям Рума. Царь велел мудрецам всю премудрость облечь,  Совершив перевод, в ионийскую речь. Всюду брал он жемчужины знанья, — и вскоре Совокупность жемчужин составила море. А когда ценным волнам не стало числа, Их гряда из румийской земли потекла. И в единственный клад все замкнул он познанье, — В «Мироведенья книгу>, сердцам в назиданье. Тайный свод сил духовных им также был дан. Этой силой живет и поныне Юнан. «Искендера походы» — вот то, чем навеки Смогут в воск обратить все железное греки. И в семи небосводов потайную суть С этой книгою греки смогли заглянуть. Но из прошлых жемчужин в подлунной пустыне Одного Антиоха находим мы ныне. Так вот новое — все, что звучит нам досель, — Создал в книгах своих покровитель земель. И когда, чтивший званье все боле и боле, Царь воссел на великом, всесветном престоле, Мудрецам он промолвил в назначенный час: «Мудрецов изречения радуют нас. Да забыть им о зависти — горестном чувстве! Важно первым быть в знании или в искусстве! Много в мире достоинств, что выше всего, Но превыше их всех — лишь одно мастерство». И с тех пор повелось при царе Искендере: Только знающий муж в полной славится мере. Государь вел к познанию свой караван. Вслед за ним царедворцев направился стан. К полным знанья мужам шли придворные, чтобы Воспринять всю премудрость великой учебы, — И по воле царя, почитавшего ум, Был прославлен Юнан и прославился Рум. И страницы Юнана закрылись, и время Протекло, — все же славится мудрое племя. Хоть приемный шатер до созвездий взмывал, Все в молельне своей государь пребывал. Вся из кожи козлиной молельня темнела, Золотых и серебряных скреп не имела. Весь шалаш был из ивовых прутьев; для ног Не ковер в нем лежал, — только белый песок. Бытием истомясь, отведя его сети, Здесь, в молельне, Владыка не думал о свете. Тут снимал он венец, также пояс царей, Чтоб служения пояс надеть поскорей. К лику светлой земли наклонялся он ликом И, склоняясь, вздыхал он в смиренье великом. Благодарность воздав за былое, у сил Неземных он в грядущем помоги просил. Мнил он делом творца все, что было дотоле, А не делом своей побеждающей воли. Прославлял он, как видишь, немало творца. И моленье его достигало творца. Лишь моления тех, что исполнены скверны, Ввысь восходят напрасно дорогой неверной. Если бога молящий покорен и чист, — Путь мольбы его скор, и открыт, и лучист. Овладел Искендер величайшей державой, Славясь мудрым правленьем и верою правой. Не сродни был он тем, что на буйном пиру, Силы зла не узрев, не стремились к добру. След насилья он стер. Под огнем поднебесья Царь удерживал в мире покой равновесья. И дитя и вдова, правосудья взыскав, Поспешали к царю, зная царский устав. Столько было добра в его праведном лике, Что все семь поясов подчинились Владыке. К людям знанья он шел для познания дел, Ипознаньем весь мир получил он в удел. Как бы иначе турок румийского края Взял индийский престол и корону Китая? Да! Куда бы ни шел он, подобный горе, — Шесть разделов имелось на царском дворе: Были тысячи мощных, владевших мечами, Что поспорить с любыми могли силачами; Были здесь колдуны, — было множество тут Тех, которыми мог быть распутан Харут; Были здесь краснобаи, чья хитрая сила Похищала сиянье дневного светила; И толпа многомудрых ученых была. Не пытайся их счесть, — не найти им числа; Были светлые старцы, что в ночь перед битвой К звездам очи вздымали с горячей молитвой; Были здесь и пророки. Прославленный ряд Этих сил проникал в каждый царский отряд. И в нелегких делах, не идя наудачу, Чтобы легче решить непростую задачу, Царь, построив ряды из шести этих сил, У шести этих ратей помоги просил, И они, облегчая цареву дорогу, Искендеру давали большую помогу. И развеять могли они ужасы мглы, И распутать умели тугие узлы. По предвиденью старцев, по воле созвездий, Что врагам предвещали угрозу возмездий, Все свершалось, и в блеске счастливого дня Цель спешила к царю, погоняя коня. Ощутив, что неистовство вражье простерло Дерзновенную длань и хватало за горло, — Думал царь: «Бросив золото в руки врагу, Золотым этим делом себе помогу». Если ж золотом враг не прельщался, то смело Царь железный — железом свершал свое дело. В час, когда и железо теряло права, Привлекал Искендер на помогу волхва. Если ж призванный волхв не был с должным уловом, Призывался помощник, владеющий словом. Если речь рассыпалась бессильно у скал, То в уме мудрецов царь помоги искал. Если мудрый не мог предоставить помогу, Все подвижник свершал, обращавшийся к богу. А когда и над ним грозный властвовал рок, То на зов Искендера являлся пророк. Но когда и пророк отступал понемногу, Искендер все вверял только мудрому богу. И великий ключарь государевых дел Посылал Искендеру счастливый удел. И везде государь, сей венец мирозданья, На дорогах своих находил назиданья. И пиров и охот соблюдая устав, Царь нигде не искал безраздумных забав. В некий день, услаждаясь блистательным пиром, Царь ворота веселья раскрыл перед миром. И на царском пиру, теша радостный взгляд, Разместился чангистов сверкающий ряд. Лишь один из певцов этой праздничной ночи Привлекал Повелителя зоркие очи. Был он в радужной ткани, в прекрасной ваши. Семь цветов ее были весьма хороши. Вкруг одежды, что блеска являла немало, Государево сердце с отрадой витало. Хоть одежды прекрасной сияли цвета, Да подкладка была из простого холста. Но певец понапрасну был в твердой надежде, Что не скоро пропасть этой пышной одежде. К ткани прядала пыль, к шелку ластился дым, И наряд постарел. Стал он словно седым. Улыбнулись друг другу уток и основа, И певец быть нарядным не мог уже снова. И одежду он вывернул кверху холстом, Оказавшись в наряде невзрачном, простом. Искендер, увидав цвет холста некрасивый, Так промолвил певцу: «О певец несчастливый, Что с себя ты совлек лепестки своих роз И облекся в шипы, не страшась их угроз? Что в дерюге пришел, не в шелку небывалом? Почему со стекляшкой пришел, а не с лалом?» И, прижавши к земле лоб склонившийся свой, Поклялся музыкант Искендера главой, Что он в том же шелку, что для царского взора В некий день просиял красотою узора: «Но ведь стала дырявой одежда моя, И подкладкою вверх ее вывернул я. Если б я пред царем был в одежде дырявой, То нутро разглядел бы увенчанный славой». И, услышав разумное слово певца, Несказанно смутился носитель венца. И певца благосклонным окинувши взглядом, Одарил он немедля роскошным нарядом. И сказал он в прискорбье среди тишины: «От людей наши тайны скрывать мы должны. Если тайное наше откроется взглядам, Целый мир переполнится тягостным смрадом. Если чья-то откроет в грядущем рука Тот сундук, где румийские скрыты шелка, Быть ли черным алоэ, хоть мрак его скрыло От людей серебром, и узором кадило! Черный пепел узрев, каждый будет готов, Засмеявшись, блеснуть белизною зубов».