Читать ««Свет ты наш, Верховина...»» онлайн - страница 151
Матвей Григорьевич Тевелев
Шепот перерос в глухой гул. Даже члены суда заерзали на своих креслах и стали украдкой оглядываться. Судья посмотрел в ту сторону, куда был направлен взгляд Горули.
— Что вы там вздумали разглядывать, подсудимый? Мы ждем вашего последнего слова.
Горуля виновато улыбнулся и, продолжая рассматривать что-то видимое ему одному, сказал:
— Прошу прощения, пане прокурор, что побеспокою вас. Может, мне про то надо было пана судью спросить, да он спиной к гербу сидит, а у меня очи слабые. Что там написано, над львом? Дуже прошу, прочитайте мне.
— Вам следовало бы знать, подсудимый, — презрительно усмехнувшись, произнес прокурор, — девиз страны, в которой вы живете, — «Правда победит!»
— Красно дякую, пан прокурор, — с той же виноватой улыбкой произнес Горуля и обвел взглядом зал. — Первое слово — «правда» — прочитал, ну, а дальше никак не могу разобрать, что написано дальше. А оказывается, вот оно что — «победит!»
Он говорил негромко, мягко, но за этой мягкостью зал, и господа судьи, и прокурор почувствовали силу, которую нелегко сломить.
— «Правда победит», — повторил Горуля, — так, так…
— Но какое отношение это имеет к судебному разбирательству? — раздраженно спросил судья.
— Ниякого, паночку, — ответил Горуля, — к суду ниякого…
Славек зааплодировал, его поддержали десятки людей в разных концах зала. Судья нервно зазвонил в колокольчик и начал призывать публику к порядку. Горуля в ожидании, пока все утихомирится, стоял, опустив голову, и задумчиво водил пальцем по деревянной перекладине барьера. Но лишь все стихло, он снова поднял голову, и тут все увидели, как необыкновенно изменилось его лицо, каким оно стало строгим и гневным.
— Не я стрелял и не я ранил, — сказал он, — об этом добре знают и судья, и прокурор, и тот иуда, что продал свою совесть. Я тюрьмы не страшусь, пане прокурор, после Верховины тюрьма — рай! Вы загляните в голодные очи наших детей, послухайте, как ревет наш скот от бескормья. Я бы, может, сказал, послухайте, как плачут наши жинки, так этого услышать нельзя: у них уже сил нет вслух плакать. Поешьте хлеб, который мы едим. Ох, хлеб, хлеб!.. Как стала республика, нам обещали графскую землю на выкуп, а кому она пошла, та земля? Фирме «Латорица», да корчмарям, да сельским богатеям; с одного пана на другого капелюх надели, вот и вся реформа!
Голос Горули звучал грозно, и слова его обретали несокрушимую силу. Я слушал Горулю, дивясь и восхищаясь его мужеством.
— Что ни год, — продолжал Горуля, — то голод, что ни год, то тиф или оспа. Подсчитайте, сколько у нас слепых на Верховине, сколько зобатых, сколько калек и сколько могил! На тридцать тысяч селян нашей округи ни одного лекаря, но зато в каждом селе по четыре корчмы. Ох, Верховино, свитку ты наш!.. Свет ты наш, Верховина!.. А вы, пане прокурор, пугаете меня тюрьмой. И если я из вашей тюрьмы убегу — а убегу я непременно, это я вам твердо обещаю, — так не с того, что мне в тюрьме гирше, а для того, чтобы опять поднять народ за лучшую долю. Меня судят тут не за то, что в человека стрелял! Дурница! Вы сами добре знаете, что дурница, а судят за то, что я коммунист! — Внезапно Горуля замолчал и, склонив на плечо голову, стал прислушиваться.