Читать ««Свет ты наш, Верховина...»» онлайн - страница 109

— И с тех пор вы перестали бояться мертвецов?

— С тех пор я начала бояться и живых.

— И меня в том числе?

— Вас? — Ружана делает паузу и, заглянув мне в глаза, поводит головой. — Вас — нет…

Несмело впервые я беру Ружану под руку. Ружана на мгновение задерживает дыхание, словно перед неожиданно возникшим распутьем, и вдруг доверчиво прижимается к моей руке. И это доверчивое ее движение красноречивее всех слов, оно наполняет меня неизъяснимой, тихой радостью, сознанием, что с моей жизнью готова слиться жизнь еще одного существа, дороже которого нет для меня теперь никого.

Выбившиеся из-под шапочки волосы Ружаны касаются моей щеки. Я целую их осторожно, боясь хоть чем-нибудь осквернить светлую эту минуту.

— Не надо, — просит Ружана, — не надо, Иванку, увидят.

— Кто?

— Хотя бы вот они, звезды, — улыбается Ружана.

— Звезды? Они уже привыкли к этому, — произношу я с ответной улыбкой. — Сколько сейчас в мире таких, как мы, и скольких эти звезды видели до нас, и скольких еще увидят после!

— А мне кажется, Иванку, что мы одни, что других нет и не было… И ничего я больше не хочу, — уже шепотом продолжает Ружана, — кроме одного: всегда быть вместе, вот так, как сейчас, всегда…

— И во всем, — добавляю я.

Ружана делает движение.

— А разве любовь, то, что мы… любим друг друга, еще не все?

— Очень много, но не все, — отвечаю я.

— Для вас, — печально произносит Ружана. — У вас, должно быть, бездонное сердце, Иванку.

— Это хорошо или плохо?

— Не знаю. Но люди с таким сердцем сами бывают несчастливы. А я хочу счастья для нас, — ведь это так немного, правда?

— Не больше того, чего хотят все люди.

— Вы опять о всех, — укоризненно вздыхает Ружана. — Ну что же, я и на это согласна. Видите, какая я покорная.

— Ружана, милая… — я целую ее руки, заглядываю в глаза, и они опять светят мне мягким, ласковым светом.

26

Зима прошла в разъездах, закупках семян, составлении рационов для скота, разбивке матлаховской земли для предстоящих посевов.

Матлах очень быстро вернулся из Праги. Пражские профессора с их противоречивыми советами и мало обнадеживающими обещаниями раздражали его не менее, чем ужгородские врачи. Одна мысль, что придется лечиться бог знает какой срок и сколько крон может вылететь в трубу как раз тогда, когда он, Матлах, затеял такое огромное дело, приводила его в тупое бешенство. Страсть к наживе была сильнее физического недуга. Он не выдержал и бежал из Праги. Он так мне и заявил: «Сбежал».

Я жил то в Верецках, где временно стоял матлаховский скот, то в Мукачеве.

С Ружаной мы виделись редко, только в те дни, когда я наезжал в Ужгород. Она была теперь для меня единственным светлым огоньком, к которому я тянулся. И стоило только увидеть ее, услышать ее голос, как мне начинало казаться, что нет больше ни горечи, ни Матлаха, ни лжи, ни Лещецкого, есть только Ружана и наша любовь, данная мне судьбой как награда за все то тяжелое и несправедливое, что выпало на мою долю.

Для старого Лембея вовсе не явилось неожиданностью, когда однажды я постучался в его комнату и попросил уделить мне несколько минут.