Читать ««Свет ты наш, Верховина...»» онлайн - страница 108

— Пора и нам, — произнес Матлах и начал прощаться.

— Поднимай, Андрею, — приказал Матлах сыну.

К моему изумлению, Андрей без всякого усилия, словно то был не человек, а узел с тряпьем, поднял Матлаха и понес его.

Сабо подобрал стул, тайстру и поспешил следом за Матлахом.

— Нет, нет, пане Белинец, вы просто родились в сорочке, мы все так рады за вас! Бедненький, сколько вам пришлось перетерпеть! Ах, не говорите, не говорите, как это ужасно быть оклеветанным! Я так переживала за вас, но все время твердила Василю, что в конце концов правда восторжествует и вы будете вознаграждены. Вот видите, так и случилось. Отец говорит, что лучшей службы, чем у пана Матлаха, не надо и желать. Как мы все рады!

Это разливается соловьем Юлия. Столкнувшись со мной в садике на дворе, она зазвала меня в дом и вот уж бог весть сколько времени рассыпается в комплиментах мне и бурно выражает свою радость по поводу того, что я получил службу у Матлаха.

Мне стыдно за себя, стыдно за Юлию. Краешком глаза я слежу за Ружаной. Она стоит спиной ко мне у окна, в дальнем, скрытом полумраком конце столовой. Понимает ли она мое состояние?

За дверью раздается глухой стук и спасительный детский плач. Юлия срывается с места и бежит в соседнюю комнату.

Ружана быстро оборачивается и подходит ко мне. По лицу я вижу, что ей тяжело и стыдно.

— Уйдемте, пане Белинец, — просит Ружана.

— Куда?

— Куда хотите, но уйдемте.

— Бродить по городу, хорошо?

— Все равно.

Небо в звездах. Легкий морозец. Время еще не позднее, а улицы уже пустынны. Только в завешенных полотняными шторами окнах домов светятся огни.

И чем дальше уходим мы от дома Лембеев, тем легче становится на душе, словно там, позади, вместе с Юлией осталось все тяготившее меня.

И так мы идем долго и молча.

А улицы ведут нас в гору, все в гору, мимо церкви, по Цегольнянской. Гравий шуршит и щелкает под ногами. Вот развилка. Мы сворачиваем вправо. Подъем становится все круче.

— Что это за улица, Ружана?

— Кажется, Высокая.

Дома, отделенные садами, стоят здесь только с левой стороны: направо сразу под крутой уклон тянутся виноградники. Мы всходим на самый гребень улицы, и перед нами внизу весь город. С высоты кажется, что горят его огни неярко, и не горят, а теплятся. Кто-то рассыпал их, как зерна, среди темноты притиссянской равнины, и они жмутся друг к другу, только одиночки ушли далеко в ночной простор, к переливающейся на горизонте жемчужной ниточке Чопа.

— Зачем мы пришли сюда? — спрашивает Ружана.

— Здесь высоко. Люди любят высоту.

— Разве? — не то удивленно, не то задумчиво говорит Ружана. — Мне почему-то кажется, пане Белинец, что вы вообще высокого мнения о людях.

— Только не о себе, — говорю я печально. — Но на свете есть много по-настоящему хороших людей. Разве вы не согласны со мной?

— Я никогда не задумывалась над этим, — ответила Ружана. — Я только помню: в детстве мне пришлось идти с матерью через кладбище ночью, и я страшно трусила. «Чего ты боишься? — смеялась надо мной мать. — Бояться надо живых: они готовы перегрызть друг другу горло, а мертвецов бояться не стоит, они самые порядочные люди».