Читать «Третья истина» онлайн - страница 321

Дверь как-то толчками отворилась, и на пороге зашатался трезвый мужчина. И то, что он трезв, и то, что это уникальное в своем роде для него состояние, было очевидно с первого взгляда, даже в жалком свете ночника, проникающем из квартиры в щель. Он безмолвно стоял и пошатывался, по привычке пьяницы, ища опоры в стенах. Наконец, вскричал напевно, слегка в нос:

— Поль, родной! Это ты ли? Ах, ты лис золотой! Ах, брат, все пропало, все в тартарары! Обними, брат! Это ты передо мной? Как поверить? Как будто вернулся с Миллионной…Или с Крестовского… Как много лет назад! Призрак былого, сладкий призрак! — он повис на двери, моргая слезящимися глазами.

— Здравствуй, Семен! Не пой на пороге, застудишь горло. Что это с тобой? На тебя же смотреть страшно. Впусти меня.

Мужчина заморгал еще чаще, как бы силясь сдержать слезы: — Проходи, милый, единственный, садись на этот пуф — остаток былой роскоши. Дай я тебя поцелую, лисик мой золотой! — Он продолжал покачиваться, но только корпусом: ноги установились довольно твердо. Саша незаметно приглядывалась: лицо слегка помятое и распущенное, но черты правильные, аристократичные. Нос с небольшой горбинкой и это усиливает «признаки породы».

— Целуй. — Согласился Виконт.

Сашу передернуло, когда влажные губы троекратно прикоснулись к сжатому рту Виконта. Как он терпит?

— Поль, mon ami, да ты не один, ты с дамой! — Саша, вежливо улыбнулась, поправила косыночку, оправила, непривычную теперь, юбку. Веночек она потихоньку припрятала в рюкзачок еще у деда.

— Вот что делают годы, ты изменил себе, — к восторгу Саши мужчина перешел на гладкий французский. Но хорошего ничего не сказал, хотя лицо его озарилось приятной мягкой улыбкой, на щеках обозначились ямочки:

— Поль, ты ж всегда предпочитал пышногрудых нимф… Длинноволосых русалок… Ах сколько же их было, белых и изящных… Наверное, я отстал от моды, теперь ценится этот детский стиль? Прекрасно помню, мода в стиле для тебя всегда была важна… Кто, как не ты, первый воспринял дам без корсетов… еще в начале века…

— Это ничего, Саша, — на том же языке объяснил Виконт. — Он пьет, видишь ли. То, что ты слышишь, — следствие. Не обращай внимания. Семен, Амалия Карловна, где?

— Кажется, я оконфузился… Мадемуазель, дорогая, вы — нашего круга, простите, простите, — дядя довольно мило склонил перед ней голову. — Можете гордиться, он знаток и ценитель женщин, и если вы растопили это ледяное для них, сердце — да, да, несмотря на страстность нашего общего друга, на моей памяти это никому не удавалось… — то я скажу: пусть вы сейчас юны, но будущее у вас большое. Сколько вам, наяда, семнадцать?

Последнее замечание сделало дядю поприятнее, хотя всякий раз, когда в разговоре задевали чуждые ее опыту общения черты Виконта, она чувствовала себя, как оглушенная хлопком по голове.

— Уймись, тенор! Где Амалия Карловна, я спрашиваю тебя! Что это за дыра, в которую ты забился? Зачем? Это племянница, между прочим, знакомься…

— О боже, опять конфуз! Ни слова больше… Любаша, душечка, я о тебе слыхал. Приди в объятья дяди! — дядя распахнул руки. Саша слегка попятилась, покосилась на Виконта и кончиками пальцев пожала правую руку Семена. Тот продолжал с надрывом: