Читать «Алмаз раджи (сборник)» онлайн - страница 388

Держась за руки и спотыкаясь на каждом шагу под натиском сбивавшего с ног ветра, Рори и я с невероятным трудом продвигались вперед. Мы путались в мокрой траве, падали на мокрые камни, наши ноги скользили и разъезжались. Разбитые, измученные, вымокшие до нитки и задыхающиеся, мы наконец достигли мыса, смотревшего прямо на Гребень. Это был излюбленный наблюдательный пункт дяди Гордона. Как раз в том месте, где утес достигает наибольшей высоты и почти отвесно обрывается в море, небольшой пригорок образовал нечто вроде парапета, за которым, укрывшись от ветра с моря, наблюдатель мог любоваться тем, как прилив беснуется у его ног. Оттуда же можно было видеть пляску Веселых Ребят.

Впрочем, в подобную ночь оттуда не различить ничего, кроме мрака, в котором бурлят, кипят и кружатся водовороты, а пена и брызги, взлетев на невероятную высоту, в мгновение ока разлетаются мелкой водяной пылью. Никогда еще я не видел, чтобы Веселые Ребята так буйствовали. Белые столбы пены вздымались и пропадали во тьме, словно призраки, поднимаясь выше вершины утеса. Иногда два-три таких столба вырастали и пропадали одновременно, а порой их подхватывал порыв ветра, и нас обдавало брызгами и пеной, словно волна налетела прямо на нас. Зрелище это подавляло, но не своим величием, а беспрестанным одуряющим грохотом, то усиливающимся, то затихающим. От этого в голове воцарялась какая-то звенящая пустота, мысль цепенела, наступало состояние, близкое к острому умопомешательству. Минутами я ловил себя на том, что, следя за бешеной пляской Веселых Ребят, я принимался напевать, вторя их хриплым голосам.

Мы находились в нескольких саженях от дяди, когда при вспышке зарницы я разглядел его фигуру среди тьмы этой черной ночи. Дядя стоял за каменным парапетом, откинув голову назад и прижимая к губам горлышко бутылки. Наклонившись, чтобы поставить бутылку, он заметил нас и помахал рукой.

– Разве дядя пьет? – крикнул я Рори.

– О, он всегда напивается, когда ветер ревет! – отвечал старик на таких же высоких тонах, потому что иначе ничего нельзя было расслышать.

– Стало быть – и в феврале… Тогда он тоже был пьян? – допытывался я.

«Да» старого слуги обрадовало меня. Значит, и убийство он совершил не хладнокровно, не по расчету; это, надо полагать, случилось в пьяном безумии, что могло служить оправданием даже в суде. Значит, дядя мой был всего лишь безумцем, а не жестоким преступником, чего я больше всего опасался. Но что за странное место для одинокой попойки! В какой невообразимой обстановке он предавался этому пороку, бедняга!

Я всегда считал пьянство дикарским наслаждением, опасной страстью, скорее демонической, чем человеческой; но пить здесь, в такую жуткую минуту! Стоя среди этого невероятного хаоса разбушевавшихся стихий, от которого голова идет кругом, тело балансирует на краю обрыва, а настороженный слух ждет, что послышится треск и грохот погибающего корабля! Если бы и сыскался человек, способный на это, то уж никак не мой дядя, твердо верящий в ад и загробное возмездие, терзаемый самыми мрачными суевериями. А между тем, так оно и было. И когда мы добрались, наконец, до вершины, очутились под защитой каменного парапета и смогли перевести дух, я увидел, что глаза его зловеще сверкают в темноте.