Читать ««Мартен»» онлайн - страница 91

Я бы, наверное, совсем скис, если бы не бабушка. Она говорила мне, что все, что болит, обязательно заживет, — кроме совести. Поэтому теперь знаю, что, если у человека больна совесть, он тоже несчастлив.

* * *

Вбежал мой друг Колька и с потрясающим хладнокровием сообщил:

— Березкин, мы с дедушкой в лес идем, Морозкину избушку искать.

Я бросился к своей одежде. Но тут засомневался, что Морозкину избушку можно найти.

Про лес мой папка говорит: «Это настоящий зеленый океан». Как жаль, что я никогда не видел океана. Да что океана, моря не видел!

Когда не спеша вышли к опушке, оба разом спросили:

— Дедушка, а где Морозкина избушка?

Дедушка натянул по самые глаза ушанку и неопределенно махнул рукавицей в глубь леса.

В гору поднимались долго. Дедушка оставлял за собой след-елочку, часто останавливался и, задыхаясь, говорил:

— Обождите, сизари-голуби, что-то не пойму, отчего машина буксует.

На вершине тихо.

Теплый пар клубился над нами и таял в вышине.

Мы стояли и любовались красотой. Никому не хотелось говорить.

Наконец, Колька спросил:

— Березкин, ты что-нибудь видишь?

— Вижу.

— Что?

— Сосны и ели.

— А еще?

— Морозкину избушку вижу.

И стало стыдно: никакой избушки я не видел. Просто снег искрился на елочках-снегурочках, на их белых шубках. Я уже хотел признаться, но вдруг заметил настоящую Морозкину избушку.

— Где? Где она? — с нетерпением спрашивал Колька. — Где Морозкина избушка?

Я же смотрел все на одну елочку, и чем дольше любовался ею, тем больше она мне казалась красивой избушкой. Вот уж вижу «сени новые, кленовые, решетчатые», как пела бабушка. Резные наличники над окошками, вензеля на карнизе… Еще бы печь затопить, чтобы дым над крышей взвился и согрелся бы Морозка у теплой печки.

Дедушка добродушно улыбнулся и как бы между прочим сказал:

— Однако вы, воркуны, как снегири разрумянились! Не пора ли домой? Сладкого не до сыта, а горького не до слез.

Но мы заперечили дедушке:

— Нет…

Светлана Соложенкина

СТИХОТВОРЕНИЕ

Земля железная, стальная лежит, звенеть не уставая, дохнул кузнец седой — Урал — и холодом ее сковал. Леса вдали синеют грозно: так отливает синью нож, пылают желтые березы, осины повергая в дрожь. А вот бажовская гора: мох зеленеет, купоросный, просвечивают медью сосны под тонким слоем серебра. Идет Хозяйка вдоль рябин, срывает горькие рубины… Пугаюсь я ее седин: быть может, лебедя убили? А может, просто — близок снег. И нет Данилушки… и грустно… В лесах уральских — тихо, пусто. Лишь реки не смиряют бег. Они и подо льдом поют… И я играю еле-еле на нержавеющей свирели. Вот — родина моя… и тут хочу уснуть, когда устану, когда все песни допою… Я завещаю вам поляну, подснежники — вам отдаю! Владейте золотом и медью… Но этих звуков — «Златоуст» — я не отдам вам и с последним дыханьем, улетевшим с уст! И если лиру я повешу в краю своем на старый сук, ее не снимет даже леший… А снимет — выронит из рук!