Читать «Раб и Царь» онлайн - страница 147

– Откуда это вы такой? – спросил полковник заговорческим голосом после продолжительной паузы.

– От него, – почему-то шёпотом ответил прапорщик.

– Кого его?

– Царя.

– И что вы у него делали?

– Ничего.

– Зачем же вы тогда пришли к нему?

– Просто пришёл, и всё.

– Как это, просто?

– Я сам не знаю. Хотел поговорить.

– Ну и как, поговорили?

– Поговорил.

– О чём?

– Не знаю.

– Как это, не знаете? Говорили, и не знаете, о чём?

– Не знаю. Ахинею какую-то плели. Даже повторить не могу.

– Почему же вы тогда так взволновались?

– Потому что про меня говорили.

– Что говорили?

– Я же сказал – не знаю.

Полковник с подозрением посмотрел на прапорщика. Он хотел спросить его, не болен ли тот, но, вспомнив свою беседу с Царём, решил этого не делать.

– Я, собственно, вызвал вас из-за Царя.

– Он, что, и вас тоже…? – шёпотом спросил прапорщик.

– Чего, тоже? – не понял полковник.

– Извините, это я так, не подумал.

– Вот я вас и вызвал к себе, чтобы подумать. Завтра к нам прибывает партия заключённых.

– И что, среди них есть такой же? – прапорщик многозначительно повертел пальцем у веска.

– Нет, обыкновенные преступники: воры и убийцы.

– А при чём же здесь Царь?

– Царь здесь ни при чём. Вернее, при чём. Один убийца непростой.

– Как это?

– Это убийца отца Царя. Почему он попал в наше учреждение – одному Богу известно, видимо, в управе проглядел кто-то, но факт остаётся фактом – завтра он будет у нас, и все проблемы, связанные с этим, будут наши.

– Вот это да! Вот это подарок! – обрадовался прапорщик. – Мы его в камеру Царя и посадим!

– Ты что, с ума сошёл? Ты представляешь, чем это может закончиться?

– Товарищ полковник, этого шанса нельзя упускать! Вы представляете, как этот святоша хренов завертится? Он же сейчас в авторитете, а после этого всё на свои места встанет. Нет, этого никак упускать нельзя!

– Я бы категорическим образом запретил это делать, если бы не ещё одно обстоятельство.

Прапорщик впился глазами в полковника.

– С завтрашнего дня у вас будет новый начальник. Меня переводят в другое учреждение. Ни про каких царей ваш новый шеф, естественно, ничего не знает. Так что, пользуйся случаем, прапорщик, а я умываю руки.

– Спасибо, спасибо, товарищ полковник, непременно воспользуюсь.

– Вот, собственно, и всё. Иди, я тебе и так сказал больше, чем следовало.

Прапорщик развернулся, чтобы покинуть кабинет, но полковник снова остановил его.

– Сергеич, сегодня вечером у меня отвальная будет, так ты про это дело помалкивай. Понял?

– Могила, товарищ полковник! – Прапорщик лихо козырнул и вышел из кабинета.

Глава 12

Статья, по которой был осуждён Михаил Александрович, предусматривала очень строгий режим содержания заключённого. Однако законы законами, а в конечном итоге, всё решают обыкновенные человеческие отношения. Нет, выйти за пределы зоны он, конечно, не мог, но, что касается жизни внутри её, то с годами всё как-то обустроилось и особенно не угнетало бывшего полковника, если не считать самого лишения свободы. Блатные не трогали его, более того, человек, который на дуэли защищал честь своей дочери и зарубил своего обидчика саблей, вызывал уважение у них. Администрация тоже проявляла к нему снисходительность и иначе, как «товарищ полковник», к Михаилу Александровичу никто не обращался. Тюремные работы приносили ему скорее удовлетворение, чем раздражение. Дело в том, что его увлечение компьютерами не осталась незамеченным и здесь. Заключённый поддерживал работу всех программ, которыми пользовалась зона. Он свободно заходил в кабинеты, где его всегда ждали и всегда были рады ему. Единственное, к чему не мог привыкнуть полковник, так это к разлуке с семьёй. Это мучило и делало его жизнь невыносимой. И только когда мысли погружались в формулы программ, тоска переставала терзать его, давая небольшой перерыв. Администрация понимала это и делала для Михаила Александровича исключение. Он мог писать письма домой без всяких ограничений, и получать письма с воли в любом количестве. Писем всегда было много. Жена и дочь писали независимо друг от друга. Ответы шли на каждое его письмо. И, порой, Михаил Александрович специально не хотел отвечать на письма, понимая, что у его женщин есть заботы и кроме него, и нельзя отнимать у них столько много времени, но, получив письмо, он садился и тут же писал ответ, не в силах выждать не только недели, но и нескольких минут. Особенно он любил писать и читать письма дочери. Отношения с дочерью у полковника были особенные. Это был тот редкий случай, когда разница в возрасте ни в коей мере не мешала понять мысли и чувства друг друга. У Кати и Михаила Александровича не было запретных тем. Всё, что было на духу, незамедлительно передавалось другому, не рискуя нарваться на критику или нравоучение. Полковник читал письма дочери и как будто оказывался дома среди родных его людей. Катя, получая письма, перемещалась в тюрьму и подставляла свои хрупкие девичьи плечи, помогая отцу нести его тяжёлый крест. О своих отношениях с мужем Катя писала мало. Видимо, у неё не сложилось с ним такого взаимопонимания, как с отцом. Но всё когда-то прекращается, и в одном письме Михаил Александрович однажды заметил какую-то недоговорённость. Дочь что-то скрывала от него. Он с нетерпением ждал следующего письма, ожидая получить ответы на взволновавшие его вопросы. Но следующее письмо оказалось ещё загадочнее. В нем дочь писала о своём муже: «… папа, это страшный человек. Это он развёл меня с Димой, это он повинен в том, что ты сидишь в тюрьме. Всё, что соприкасается с ним, обречено на гибель. Я тоже не исключение. Я очень боюсь, папка! Главным образом, за сына. Этот монстр сожрёт и его».