Читать «Днепр могучий» онлайн - страница 189

— В чем затор?

Солдаты и офицеры вытянулись в струнку.

— Мины, товарищ генерал…

Торопливо подбежал молодой командир саперов и стал докладывать. Осмотр заканчивается, и скоро можно ехать.

— Хорошо, обождем, — тихо сказал Конев и, обернувшись к офицерам у грузовика, спросил: — А вы куда едете?

— Сопровождаем труп генерала Штеммермана, — за всех ответил Савельев.

Генерал приблизился к машине. Глеб поспешно откинул борт, а Яков до пояса приоткрыл труп Штеммермана.

Конев с минуту молча глядел на него. Вот он, командующий окруженной группировкой, человек, поверивший в обещанную Гитлером помощь и не внявший голосу разума, когда ему предложили капитуляцию. И чего он только не делал, чтобы спасти обреченную группировку! Грозил и уговаривал, взывал к солдатской чести и обманывал, брал с солдат «подписку о стойкости» и спаивал их перед атаками, молил о выдержке, о доверии, о любви и преданности фюреру, обещал чины и награды и безжалостно губил их в бессмысленных контратаках. Нет, ему недоставало одного — мужества пойти против течения. И вот расплата! Впрочем, есть у него и свои достоинства. Этот хоть пал на поле боя, разделив участь своих солдат, а не бежал, как другие, позорно бросив свои войска.

В кузове лежал пожилой человек с седоватым бобриком волос, с сухим вытянутым лицом, слегка приоткрытыми, словно подсматривающими, мутными глазами, с тонкими старческими губами, с цепкими пальцами костлявых холеных рук.

Яков с волнением глядел на происходящее. Живой Конев и мертвый Штеммерман. Два командующих, два мира еще раз сошлись на страшном поле побоища, и что-то символическое было в их встрече: жизнь и смерть, живое и мертвое!

А Конев все размышлял и размышлял о трагедии человека, избравшего целью жизни служить неправой войне, огню и смерти и бесславно сложившего голову, ничему не научившись и не научив других. Но история зла и беспощадна. Она научит! Пусть его зароют в нашей земле. Пусть его кости гниют здесь, как и кости миллионов немцев-завоевателей. Жестокий кровавый урок. Напрасные жертвы тоже отрезвляют, заставляя искать другой путь, если хочешь жить достойно.

— И сам погиб, и других погубил, — тихо сказал Глеб.

— Верно, солдат, — подтвердил Конев, — бесславный конец! — И, уже обернувшись к офицерам у машины, командующий сказал твердо и строго: — Передайте, что я приказал похоронить его, как подобает хоронить генерала. Пусть вражеского, но павшего на поле брани.

Конев возвратился к своему вездеходу и сел в кабину. Саперы закончили мостик, и машины тронулись.

— Видал? — опомнился наконец Глеб. — Как генерала! С почетом, значит.

— А что, — нахмурился Яков, — ты не согласен, что ли? Мы, дорогой товарищ, не варвары. Пусть весь мир видит.

— Мир, это, конечно, — уступил и не уступил Соколов.

— Во всяком случае, так надо, — заключил Румянцев. — Мы и они — это два мира, и если их мир призван устрашать, наш будет восхищать!

— Это все так, товарищ лейтенант, только салютовать я не стал бы их генералам. Не стал бы. Душе претит.

— А я и не думаю, чтоб нас с тобой кто-то принудил бы салютовать их генералам. Наше дело — бить их! Верно?