Читать «Докер» онлайн - страница 345

Свирь уже была скована льдом, и катера, баркасы, самоходные баржи, застигнутые внезапно ударившими морозами, с трудом ломая лед, пробирались из Ладоги на зимнюю стоянку. А стоянки здесь всюду, как на реках Свирь и Паша, так и на каналах и протоках, окружающих Нижнюю Свирицу.

Пока меняли лошадь, я сидел у комбата Шумейко.

Комбат ухитрялся беседовать со мной и одновременно говорить по телефону с ротами. Вдруг он протянул мне трубку:

— Послушайте! Поет Дорош!

Беру трубку… и ушам своим не верю! В трубке поют:

А я піду в сад зелений, В сад криниченьку копать.

Я с удивлением посмотрел на Шумейко.

Он рассмеялся:

— Стоят далеко, скучновато одним, вот и забавляет бойцов — своих и тыловых рот — песнями. Знает их — пропасть!

— Как далеко его рота?

— Да километров тридцать будет от нас.

Рота стоит от КП батальона… в тридцати километрах? Я сперва этому не поверил. Но Шумейко развернул передо мной карту. Я поразился. Ни в одной из войн, пожалуй, еще не бывало такого. Обычно роты стоят где-то рядом с КП батальона. Один-два километра — от силы! Как исключение, могли стоять и несколько дальше. Но тридцать километров?!

Я снова прижал к уху трубку и услышал голос с хрипотцой:

— А теперь, хлопцы, антракт. Завтра будет гармонь.

Я вернул трубку Шумейко. Он сказал:

— Да, наш Кирилл один среди болот. «Пятачок» его — аванпост перед нашей обороной на Свири. Трудненько иногда приходится Дорошу, но такой за себя постоит. Я за него спокоен.

О Кирилле Дороше мне в Доможирове подробно рассказал командир 3-й морбригады Александр Петрович Рослов. Комбрига я знал с первых дней войны. Это был храбрый и умный командир. Моряки-балтийцы в нем души не чаяли. Рослов всегда появлялся на самом опасном участке, всегда во весь рост, спокойный, рассудительный, одним своим присутствием вдохновляя моряков в бою.

Скупой на похвалу, Рослов горячо отозвался о Дороше:

— Имя Дороша у нас стало широко известно в дни отступления, в сентябре. Соверши Дорош свои подвиги не при отходе от Тулоксы на Свирь, а несколько позже, его, быть может, особенно и не заметили бы; вскоре наши балтийцы закалились в боях, и героические подвиги потом уже не являлись редкостью. Но это было еще в начале сентября, когда всюду и всем было тяжело — на всем советско-германском фронте! — и в особенности, как вы знаете, у нас, в Карелии. Седьмая Отдельная армия, рассеченная противником на две части, отступала на север — к Медвежьегорску, и на юг — к Свири. Никогда мне не забыть этих дней, не вычеркнуть из памяти многокилометровых маршей, изматывающих лесных боев, холода и голода.

В те дни командир взвода главстаршина Кирилл Дорош собрал самых отчаянных и храбрых матросов, которых знал по Кронштадту или с которыми подружился на фронте, и со своим обновленным, пополненным подразделением прикрывал отход морбригады на Свирь.

Дорошевцы называли себя «бессмертными» — они выходили из любой, самой тяжелой переделки. Прикрывая бригаду, «бессмертные» попутно собирали в лесах раненых и отставших, хоронили погибших, выручали из окружения попавших в беду, подбирали брошенное оружие, и к моменту прихода бригады на Свирь взвод Дороша, выросший до роты, стал едва ли не самым боеспособным среди других подразделений бригады. У него чуть ли не все коммунисты и комсомольцы!