Читать «Тротиловый звон» онлайн - страница 5
Виктор Голков
А более – ничего.
3
Выходит, он приговорен,
А я стою в толпе безликой
И наблюдаю, как сквозь сон,
За процедурой казни дикой.
Но размышляю о себе –
О смысле жизни и старенье.
И пот, ползущий по губе,
Противнее, чем несваренье.
4
Конец поездкам в Абу-Гош
И разговорам задушевным.
Когда ты под гору идешь
И жаром опален полдневным.
Его уводят на допрос,
И объявленье приговора.
И пятна черные вразброс
Рассыпались вдоль коридора.
«Я на старости лет перестал говорить…»
Я на старости лет перестал говорить,
Мной забыто великое слово «творить»,
И смотрю я в оконную щелку,
На земле существуя без толку.
Это дело нелегкое – жить налегке
Без стихов сокровенных в твоем узелке
И смотреть безучастно наружу –
Мир без творчества, стал ли он хуже?
Но по узкой тропинке в ничто уходя,
От природы, от пекла ее и дождя,
Вспоминать о себе перестану,
Потому что в бессмертие кану.
«Смысл разлуки – его не понять…»
Смысл разлуки – его не понять.
Остается на веру принять
В мире случая, боли, греха
Покаянную сущность стиха.
Он шуршит, словно дождь в темноте.
Правда Родины в тонком листе.
От нее оторваться, уйти –
Значит, жизнь к прозябанью свести.
Расставание, бред старика…
И выводит прощально рука
Иероглиф, зажатый в строке…
И прохлада в ночном ветерке.
«Шорох Родины влажный…»
Шорох Родины влажный
И акации в ряд.
Город пятиэтажный,
Где огни не горят.
Только лица другие,
И повадка не та.
И дымок ностальгии
Проплывает у рта.
Я сюда приезжаю
По причине одной:
Чтоб судьба, мне чужая,
Прикоснулась к родной.
«Наша задача – слепить народ…»
Наша задача – слепить народ
Из сотен колен его,
Алчных до дури, слепых как крот,
В угрюмое большинство.
Был он ничтожным и прел в грязи
Африк или Европ.
Станет народом ашкенази,
Сефард и эфиоп.
Черный и желтый, и белый он
Сквозь непроглядный мрак
Шаг свой чеканит, как батальон,
В вечность или в овраг.
Вымарать блеск золотых святынь
Эта судьба должна.
В жаркой молитве, среди пустынь,
Народ и его страна.
«Израиль – форма цвета хаки…»
Израиль – форма цвета хаки,
Клочок прибрежной полосы.
Грузины, русские, поляки,
Йеменцы, турки, индусы.
И лишь знакомой нам пилотки
Здесь не увидишь ни на ком,
И разноцветные красотки
Идут на службу босиком.
И окопавшийся в окопе,
К войне готовится феллах.
Рожают больше, чем в Европе,
И молятся на всех углах.
«Неизвестный Кишинев…»
Неизвестный Кишинев –
Странные, чужие взгляды.
Он воскрес из мертвецов
И восстал после распада.
Ни знакомых, ни родни,
Ни товарищей по школе,
Только тополи одни
Светятся в своем раздолье.
И до глупости близка
Та же ржавая калитка.
И скребется у виска
Счастье – слабая попытка.
«Умолкла музыка, дрожат кусты, раздеты…»
Умолкла музыка, дрожат кусты, раздеты.
Дымок таинственный последней сигареты
Растаял в воздухе и хочется вздохнуть
Об обстоятельствах, которых не вернуть.
О том, что жизнь прошла – пустяк, несчастный случай,
И лист ноябрьский колотится в падучей.
В той старой улочке, нет, в переулке том,
Где только домики, просевшие гуртом.
В пространстве, намертво прикованном к предметам,
Где под акацией прохладно было летом.
Году в каком-нибудь, а впрочем, ни в каком,
Лишь отсвет розовый над ржавым косяком.
