Читать «Только ждать и смотреть» онлайн - страница 41

“Момкла (убила она меня), – шептала Нуца, когда соседки поднимали ее с пола и усаживали в бархатное кресло, – момкла, момкла”.

Больше Нуца с кресла не вставала.

И куда, спрашивается, спешила Олико? Поехала в свадебное путешествие – как она потом рассказывала, – в поселок Комсомольск, что на реке Кундузда. Хорошо, что ссылка, а не сталинские лагеря, не смерть. Хотя Володя считал, что лучше бы смерть.

Выяснилось, что она умеет шить и прекрасно готовит – а что еще женщине нужно? Она наваривала огромную кастрюлю борща и выносила ее в прихожую, на мороз. Потом они отрубали себе топором кусок борща и растапливали на печи. Печь топили кизяком, коровьим говном. Для нее этот запах до сих пор приятней, чем французские “Фиджи”.

Ей очень хотелось быть хорошей женой, и она старалась. Каждую ночь она привязывала Володю за ногу к ножке кухонного стола. Это она научила его засыпать с платком на лице, а никакая там не война. Откуда на войне носовые платки? Он во сне бросался в атаку, бежал, будто было у него две ноги, и кричал. Она накрывала его лицо платочком, вышитым Нуцей, и ждала. Ну когда ж наконец?

Ей так казалось – в шестнадцать лет, – что, когда муж и жена остаются вместе, он берет ее груди в свои ладони, как грозди винограда, накрывает ее губы мокрым поцелуем, и потом… Но это “потом” никак не наступало. Может, потому что груди у Олико, считай, не было – одни боеголовки? Может, это от нее, а не от войны убегал он каждую ночь?

Приходили жены ссыльных, раздевались догола, раздвигали ноги на кухонном столе, и Володя делал аборт. Вместо наркоза – стакан водки. Муж держит жену за одну ногу, а Олико за другую. Не рожать же ребенка в ссылке, кто ж знает, что их ждет. А Олико б родила.

Жены ссыльных, подруги Олико, часто спрашивали ее, когда они мылись вместе – обливали друг друга из тазика и терли мочалками друг другу спинки, – как же ты, маленькая, никак не попалась? Может, тебе твой доктор какое лекарство дал? Поделись! А Олико все отмалчивалась и отшучивалась. И ждала.

И дождалась. Однажды их занесло снегом, несмотря на март. Весь поселок Комсомольск ушел под снег, как под землю, – не видно даже крыш. Вода в ведре замерзла, они ее лизали. Кушать было нечего, и надежды, что их откопают, никакой. Кому они нужны, ссыльные? И Володя сказал ей – наконец, – что любит ее, что никогда никого он так не любил.

И долго и медленно, потому что быстро получается только в кино, они умирали вместе, и ей было жарко, душно, стыдно, когда он смотрел на ее маленькие бомбочки, на ее горящий факелом священный треугольник, когда он целовал ее, и потом… Олико помнила каждое слово, которое он сказал ей в те дни, каждый вздох, каждое “и”. Потому что для любви – что ни говори – нужны слова.

Он рассказал ей свою жизнь. Родителей расстреляли, а его – нет. Сосед спрятал под кроватью, когда за ними пришли. Потом он спал под разными кроватями, у всех, кто не боялся его принять. Голодал. Воровал. Работал в морге. Мертвецы вернули его к жизни – он пошел учиться на врача. Потом война. Плен.