Читать «Том 4. Стихотворения» онлайн - страница 11

Константин Дмитриевич Бальмонт

Надпись на коре платана

Платан, закатный брат чинара, Что ведал всполох наших дней, Когда была полнее чара И кахетинское пьяней.   Ты в Капбретоне знаменито   Простер шатром свою листву.   Но помню дальняго джигита   И мыслью о моем живу. Мое – кинжал, копье и пушки, Набег, где пленник мой – Шамиль, И на Кавказе – юный Пушкин, Чей каждый возглас – наша быль.   Мое – над Пятигорском тучи   И котловина диких гор,   Певучий Лермонтов над кручей,   Поэта – с Небом разговор. Мое – средь сумрачных ущелий, Гость Солнца в Грузии, я – сам, Моя любовь, Тамар Канчели, Чье имя отдаю векам.   Мое – от моря и до моря   Луга, поля, и лес, и степь,   И в перезвоне, в переборе,   Та молвь, где в каждом звуке лепь. О, Русский колокол и вече, Сквозь бронзу серебра полет. В пустыне я – лишь всклик Предтечи, Но Божий Сын к тебе идет.

Колокольчик

Чашей малою качаясь, говоря с самим собой, Нежно впил глоточек неба колокольчик голубой. Он качнет свой взор налево, сам направо посмотрев, На земле намек на небо, колыбелится напев. А с бубенчиками дружен, серебра зазыв живой, Колокольчик тройки мчится по дороге столбовой. Говорунчик, гормотунчик, под крутой дугою сказ, Двум сердцам, чей путь в бескрайность, напевает: «В добрый час». Что законы? Перезвоны легче пуха ковыля. Что родные? Два живые, двое – небо и земля. И уж как он, колокольчик, сам с побегом столь знаком, Бьется в звонкую преграду говорливым язычком. Коренник – как бык могучий, шея в мыле, пламя взгляд, А встряхнутся пристяжныя, – и бубенчики звенят. И пером павлиньим веет, млеет шапка ямщика. Как бывает, что минута так сладимо глубока? В двух сердцах – один созвучный колокольчик-перебой. Взор «Люблю!» во взор излился. Колокольчик, дальше пой. Шире. Дальше. Глубже. Выше. Пой. Не думай ни о чем. Солнце степь – всю степь – рассекло – как мечом – одним лучом. Скрылись в солнце. И, качаясь, говорит с самим собой – «Жив я, впив глоточек неба!» – колокольчик голубой.

Нежная тайна

Моей солнечной Нинике

Как не любить тебя? В горнице сердца, где все – сребробить, Все – златоткань, мне желанно любимую тайну хранить. Нежная тайна открылась мне в песне, звеневшей – тоской. Берег цветах был, но сердце хотело на берег другой. Нежная тайна, и в зиму, и в стужу, светла и жива. Вдруг засияет в серебряной иве, расцветшей едва. В вербной субботе свечой пред иконой взнесет свой закон, Взоры потупит – и вдруг в колокольный схоронится звон. Ласточкой быстрой, летя, прощебечет о счастьи гнезда; Тучкою к тучке прижмется, примкнется, плывет череда. Тихо скользнет в голубой колокольчик, лазурный качнет, Звонкия пчелы, возьмите веселый – здесь в россыпи – мед. Нежная тайна в березовой роще раскрылась в весне. Тонкое жало в душе задрожало, скользнуло по мне. Тонкий был очерк той девушки ясной, которой я ждал. С птицами были, и хмельно испили хрустальный бокал. Где же ты? Где же? Все реже и реже встаешь ты в судьбе. Все мои мысли и все мое сердце – одной лишь тебе. Что ж все теснее, короче те ночи в жерле черноты, Где златоюной, под пенье, под струны, мне видишься ты? Где же зарницы? Прилив огневицы? Играющий гром? Серп Новолунний на Море дорогу пролил серебром. Так ли дойду я, любя и тоскуя, до милой моей? Где же дорога, ведущая строго к сверканию дней? Дрогнули Спящей Царевны ресницы. О, жажда в крови. Сила родная, от края до края восстань. Позови!