Читать «Русский струльдбруг (сборник)» онлайн - страница 175

Геннадий Мартович Прашкевич

Маленькая лоло выбрала удобное место.

Весь зал отсюда был виден – бесчисленные кабинеты, закрытые и открытые, легкие желтоватые занавеси из бамбука (они постукивали, как костяные), удобные стойки хеттлмеллов.

– Хао, – вспомнил я.

– Нао ли? – не поняла Фэй.

«Кукушка требует времени…»

В соседней клетке говорили по-русски.

Две молодых женщины и высокий мужчина с длинными волосами, неопрятно распущенными по плечам, – возможно, в жизни он занимался настройкой живых кукушек, почему нет?

«Все так называемые здоровые люди больны…»

Я не стал вслушиваться. В 2097 году в женевском ресторане «Программиум» знаменитый философ Стеклов тоже все время сворачивал мое внимание на болезни. Правда, он никак не мог сосредоточиться. Считал, наверное, что это я должен работать мозгами. «Ну, этот цветок, – морщил он натруженный размышлениями лоб. – Вы должны помнить… Как звали любовницу астронома Леверье?..»

«Гортензия», – обрадовал я старика.

«Вот-вот!» – подтвердил Стеклов.

Ему в голову не приходило, что мы с ним почти ровесники.

И уж, конечно, никак не могло ему придти в голову, что я гораздо старше.

17.

Вдруг что-то в зале изменилось.

Звуки стали глуше? Потускнел свет? Не знаю.

Но что-то изменилось. Глаза Фэй блеснули. Как у кукушки, заметившей чужое гнездо.

– Ты в порядке?

Она не ответила.

До меня донесся стон.

Долгий протяжный стон.

Я оглянулся. В соседнем кабинете плакал длинноволосый.

Перед ним сидели две молодые женщины – чудесные виртуальные пустышки, я уже научился их различать. Но длинноволосый плакал. Он плакал по-настоящему. Слезы текли по его худым щекам. Женщины выглядели слишком молодо, они хихикали, разительно подчеркивая своим неумеренным весельем сломанный горем узкий рот длинноволосого. Может, он оплакивал умерших дочерей, или не родившихся, я не знаю. Но сам он был – живой человек. Его всхлипывания рвали сердце. Я коснулся голого плеча Фэй, и она тоже заплакала. Только что смеялась и вдруг заплакала. Без всякого перехода. Теперь все, кого я мог видеть сквозь неплотные бамбуковые занавеси, опустили головы. Я имею в виду реальных людей. Темные и русые головы, вздрагивающие плечи. А вот пустышки продолжали общаться. Они демонстративно не замечали плачущих.

Впрочем, они и не должны были их замечать.

Еще я заметил, что в некоторых кабинетах много детей.

Кое-где их было даже очень много: одни хлопали в ладоши, другие смеялись, читали стихи, пели. Разные дети. Очень разные. Вот добрый звериный лоб… Вот васильки глаз… Красавицы и красавчики… С косичками, в роскошных бантах… В рубашках, расстегнутых на груди… Вблизи и вдалеке… Рядом и в отдалении… Журчащий смех, взрывы стонов, долгий плач… Рыдали, всхлипывали… Стоны срывало, как пену с волн… По узкой лестнице на высокую галерею взбежала девушка. Вряд ли галерея куда-то вела, но девушка взбежала на самый верх и зарыдала там навзрыд, будто дирижируя всем этим ужасным неисчислимым оркестром.

Волшебный устойчивый мир Сети и распадающаяся протоплазма.

Кашель, стоны, мокрые лица, сжатые кулачки. Стоны быстро заполнили все пространство ресторана «Ду». Бесчисленные мерные отражения метались между красными стенами. Гирлянды бумажных фонариков раскачивались в полном отчаянии. Сотни людей… Длинные челюсти… Низкие лбы…