Читать «Я встану справа» онлайн - страница 7

Когда начали крыть крышу, Шарифов стал лазить на крышу, помогать. Особенно он любил работать на правом крыле дома. Терапевт Кумашенская, которая должна была поселиться в левом, ворчала, что на другой половине наверняка все будет сделано по-особому. Владимир Платонович отвечал сварливо, в тон ей: «Возьмите в белы руки топорик, и ваша половина к вашим услугам».

Было все это в прошлом сентябре. К ночи спускался туман, утром трава оказывалась седой от изморози, но днем снова разгоралось неожиданно жаркое солнце. Оно лилось густое, медвяное и словно оставалось на земле в багрянце осин, в золотых крупных заплатах листьев, падавших под клены, в каплях смолы, плавящейся на бревнах.

В тот день Шарифов вышел из операционной с кружащейся от эфира и духоты головой. Но на улице ему не стало прохладней. Солнце висело низко, грело, как большая лампа над хирургическим столом. Только на улице, в обычной жизни, можно вытереть пот ладонью, платком или рукавом гимнастерки, а а операционной стоишь стерильный, двигаешься осторожно, чтоб не задеть что-нибудь, кого-нибудь, будто ты — хрустальная ваза. И каждые пять минут просишь промокнуть тебе марлей капли на лбу.

У дома Владимир Платонович сжал в кулаке пучок стружек. Светлые, еще плакавшие клейкими слезами, они пахли лесной порубкой, где под пеньками стоят в жухлой листве подберезовики.

Обычно, идя на стройку, Шарифов снимал с руки и клал часы в карман и надевал старые свои — еще с армейских времен оставшиеся — трехпалые варежки, чтобы не поранить кожу. А тут — то ли от усталости и неожиданной жары, то ли от лесного запаха стружек и крепкого плотничьего самосада — думать забыл о часах, перчатках и многом прочем.

Сизая луговая трава, зеленоватая от водорослей вода Подкаменки сверху, с конька, сливались в глазах от зноя. И покуда не проведешь по глазам рукой, не разделишь того, что внизу, на луг, реку, лес и тучу, идущую с горизонта.

Плотники дымили самокрутками и шутили, что Владимир Платонович в их деле слабоват, это тебе не в человеке копаться. И посмеивались, что доктора, видно, заела их подначка: весь вымазался в смоле и опилках и внимания не обращает на жену, сердито глядящую снизу.

Надя подходила несколько раз, минут двадцать ждала, а потом крикнула, что ей надоело ждать и обед остыл. Шарифов сказал: «Сейчас иду», — и стал отрывать от стропил криво прибитый лист железа. Гвоздодер, которым он орудовал, сорвался и ударил по руке.

Когда Владимир Платонович спустился с неба наземь, Надя заметила кровь.

— Так и должно было получиться. — Она боялась, когда он лазил на крышу, и говорила: «Сердце замирает, ты вот-вот оступишься из-за своей ноги. Хоть и четыре метра, а чтобы шею сломать, хватит». Сейчас она добавила: — Жаль, нет фотоаппарата. Хирург сосет ободранный палец. Стоит увековечить.

Повернулась и пошла.

Шарифов за ее спиной снова пососал палец и заметил, что на часах треснуло стекло. Он поднес часы к уху. Они молчали. Наверное, внутри что-то отскочило.

Он сразу понял, что Наде будет неприятно узнать про часы. Он снял их, собираясь мыть руки, и положил на тумбочку, ничего не сказав: пусть Надя поостынет.