Читать «И дольше века длится день» онлайн - страница 243

Чингиз Торекулович Айтматов

Глядя на горы, глядя на весенние дали, думалось Едигею о том, что есть на свете верные люди — и слову и делу, такие, как Елизаров, и что без таких, как он, человеку на земле было бы гораздо труднее. И ещё, уже по завершении всех хождений по делу Абуталипа, думалось ему о превратностях быстротекущего, переменчивого времени — остался бы жив Абуталип, сейчас бы сняли с него возведённые облыжно обвинения и, быть может, заново обрёл бы он счастье и покой со своими детьми. Был бы жив! Этим всё сказано. Был бы он жив, конечно же, Зарипа ждала бы его до наипоследнего дня. Уж это точно! Такая женщина дождалась бы мужа, чего бы то ей ни стоило. А коли некого ждать, то и нечего ждать, нечего жить молодой женщине в одиночестве. А раз такое дело, если встретит подходящего человека, то выйдет замуж, а почему и нет? Едигей расстроился от этих мыслей. Пытался переключить внимание на что-то другое, пытался не думать, не давать воли воображению. Но ничего не получалось. Тогда он пошёл в вагон-ресторан.

Здесь было малолюдно и ещё чисто и свежо по началу пути. Сидел Едигей в одиночестве у самого окна. Вначале взял бутылку пива, чтобы занять себя чем-то. Широкий обзор вагона-ресторана позволял созерцать одновременно и горы, и степь, и небо над ними. Этот зелёный простор в мимолётном маковом цвету с одной стороны и торжественность заснеженных горных хребтов с другой стороны возвышали, возносили душу к несбыточным желаниям и приводили к горьким сокрушениям. От горечи ему захотелось горького. И он заказал водки. Выпив несколько рюмок, он однако не почувствовал выпитого. Тогда он заказал пиво и сидел, весь отдавшись своим размышлениям. День клонился к концу. В прозрачности весеннего вечера разбегалась земля по сторонам от железной дороги. Проносились, мелькая, посёлки, сады, дороги, мосты, люди и стада, но всё это мало трогало Едигея, ибо тяжёлая тоска, подступившая вдруг с новой силой, омрачала и угнетала его душу смутным предчувствием некой законченности былого.

И опять пришли на память прощальные слова Раймалы-аги:    

…С чёрных гор когда пойдёт кочевье,

С синих гор когда пойдёт кочевье,

Ты не жди меня на ярмарке, Бегимай…

 В том состоянии казалось Едигею Буранному , что это он притянут верёвками к берёзе, как когда-то Раймалы-ага, что это он, отторгнутый и отнятый от самого себя…

Так просидел он до темноты, пока не набилось в вагон-ресторан много народу и стало трудно дышать от табачного дыма. Не понимал Едигей — и чего это люди так беспечны, что за мелочные разговоры волнуют их за столом и почему они находят удовольствие в водке и табаке? Неприятны были ему и женщины, объявившиеся здесь с мужчинами. Особенно неприятен был их смех. Он встал, пошатываясь; нашёл официантку, запыхавшуюся с подносом между галдящими столами путевого ресторана, и, расплатившись, пошёл в своё купе. Предстаяло пройти несколько вагонов. Пока он шёл, раскачиваясь вместе с поездом, ему становилось всё тягостней и сиротливей  от ощущения своего полного одиночества и отчуждённости.