Читать «И дольше века длится день» онлайн - страница 231

Чингиз Торекулович Айтматов

— Нет, не уйдёшь! — взорвался грозным хрипом всё это время молчавший Абдильхан. — Отсюда ты не выйдешь никуда. Ни на какую ярмарку тебе нет хода. Тебя лечить мы будем, пока твой разум не найдёт тебя.

И с этими словами брат выхватил домбру из рук акына.

— Вот так! — И оземь бросил, растоптал тот хрупкий инструмент, как бык взъярённый топчет пастуха. — Отныне петь ты позабудешь! Эй вы, ведите клячу эту, Саралу! — И подал знак.

И те, что на дворе стояли наготове, от коновязи быстро подогнали Саралу.

— Срывай седло! Бросай сюда! — топор припрятанный выхватывая, командовал Абдильхан. Седло крушил он топором, кромсая в щепки.

— Вот! Никуда ты не поедешь! Ни на какую ярмарку! — И в ярости изрезал в клочья сбрую, ремни стремян порезал на куски, а сами стремена в кусты забросил, одно в одну, второе в сторону другую.

В испуге заметался Сарала, на пятки приседал, храпел, грызя удила, как будто знал, что и его постигнет та же участь.

— Так, значит, ты на ярмарку собрался? На Сарале верхом? Так погляди! — свирепствовал Абдильхан.

И тут же сородичи свалили Саралу в два счёта, в два счёта волосяным арканом стянули лошадь в узел. А Абдильхан, могучей пятернёй схватив коня за храп, оттягивая голову навзничь, над горлом беззащитным нож занёс.

Рванулся что есть силы Раймалы-ага из рук удерживающих:

— Остановись! Не убивай коня!

Но не успел. Как кровь струёй горячей ударила из-под ножа, в глаза ударила, как тьма средь дня. И весь в крови дымящейся, облитый кровью Саралы, с земли, шатаясь, встал Раймалы-ага.

— Напрасно! Ведь я пешком уйду. Я на коленях уползу! — сказал униженный певец, полою утираясь.

— Нет, и пешком ты не уйдёшь! — От горла перерезанного Саралы лицо в оскале резко поднял Абдильхан. — Тебе отсюда шагу не шагнуть! — проговорил он тихо и вдруг вскричал: — Хватайте! Смотрите, он безумен! Вяжите, он убьёт!

Тут крики. Все смешались, сшиблись:

— Сюда верёвку!

— Заламывай руки!

— Крути потуже!

— Он спятил! Вот вам бог!

— Смотри, глаза какие!

— Он разум потерял, ей-ей!

— Тащи его туда, к берёзе!

— Давай поволокли! — Тащи скорей!

Уже луна над головой стояла высоко. Совсем спокойно было в небе, на земле. Пришли какие-то шаманы, костёр разложили и в дикой пляске изгоняли духов, затмивших разум великого певца.

А он стоял, привязанный к берёзе, с руками, туго стянутыми за спиной.

Потом пришёл мулла. Тот зачитал молитвы из Корана. На путь потребный наставлял мулла.

А он стоял, привязанный к берёзе, с руками, стянутыми за спиной.

И обращаясь к брату Абдильхану, запел Раймалы-ага:

«Последний сумрак унося с собой, уходит ночь, и день грядущий с утра наступит снова. Но для меня отныне света нет. Ты солнце отнял у меня, несчастный брат мой Абдильхан. Ты рад, угрюмо торжествуешь, что разлучил меня с любовью, от бога посланной уже на склоне лет. Но знал бы ты, какое счастье я ношу с собою, пока дышу, пока не смолкло сердце. Ты повязал, ты прикрутил меня петлями к древу, а я не здесь сейчас, несчастный брат мой Абдильхан. Здесь только тело бренное моё, а дух мой, как ветер, пробегает расстояния, как дождь, соединяется с землёй, я каждое мгновение с нею неразлучен, как её волос собственный, как собственное её дыхание. Когда она проснётся на рассвете, я козерогом диким с гор к ней прибегу и буду ждать на каменном утёсе, когда она из юрты выйдет поутру. Когда она огонь воспламенит, я буду дымом сладким, окуривать её я буду. Когда она поскачет на коне и через брод речной перебираться станет, я буду брызгами лететь из-под копыт, я буду окроплять её лицо и руки. Когда же запоёт она, я песней буду…»