Читать «Соленый арбуз» онлайн - страница 135
Владимир Викторович Орлов
– Ты меня заметила? – улыбнулся Букварь, и улыбка у него получилась виноватая.
– Я тебя видела здесь каждый день.
– Каждый день?.. – расстроился Букварь.
– А ты думал?..
– Ага, – сказал Букварь, – а я думал…
– Букварь, ты… Говорят… ты был в Абакане?
– Да. Мы ездили за шпалами. Такие отличные шпалы!
– Так-таки и отличные?
– Ну! Скоро мы начнем класть рельсы. Ты даже не представляешь, что это такое! Вот съездим еще раз за шпалами и начнем. Я жду не дождусь.
– Все ждут.
– Придешь – посмотришь, как мы будем класть.
– Ну и как там?
– Где?
– В Абакане.
– А что? Нормально. Живут люди…
«А глаза твои опять стали грустными и взрослыми. Значит, все по-прежнему, значит, ничего не изменилось…»
– Видел я Николая, – помрачнел Букварь.
– Видел?..
– Ничего. Все такой же.
– Все такой…
«Оленька, я же умею читать твои глаза, я уже понимаю, о чем ты думаешь и что ты хочешь узнать…»
– Он спрашивал о тебе.
– Что спрашивал?
– Ну, так… В общем… Ну, если хочешь знать правду, то спрашивал он просто из любопытства. И вообще…
– Что – вообще?
– И вообще он трус.
– Ладно, Букварь, ты…
«Ты прячешь свои глаза, ты боишься, как бы я не увидел их…»
– Оль, ты можешь обижаться на меня… Но он трус.
– Ладно, Букварь, я пойду.
– Иди.
– Ты мне скажи, когда укладка начнется. Чтоб я не проспала.
– Скажу.
– Я не обижаюсь, Букварь, ты для меня сейчас самый большой друг, но… Я пойду. До вечера, Букварь…
– Ну, иди…
«Ты уходишь. Уходят твои глаза, твоя улыбка, и твои слезы, и твои смоляные теплые волосы. Ты уходишь, а мне ждать теперь вечера, мне ждать теперь всю жизнь.
Ты уходишь, а я тебе снова ничего не сказал. Я не сказал, что я тебя люблю. Надо ждать. Я терпеливый. Я дождусь. Я тебя люблю, Оленька.
Это знают все. И лохматые Саяны, и рельсы, наваленные в степи, и шатры моего Суздаля, и это смеющееся, подмигивающее мне солнце. Они знают и радуются вместе со мной. Тому, что я люблю. Тебя.
Мне ничего не стоит подарить тебе вот эту колючую сопку, или хрустальную кизирскую воду, или белую звезду из ковша Большой Медведицы. Мне ничего не стоит… Я говорю ерунду? Нет, это не ерунда!
Ты уходишь. Уходят твои глаза, печальные и веселые, и твои теплые волосы. Ты уходишь.
Но ты не сможешь уйти от меня…»
47
Спиркин где-то раздобыл красный флаг.
Флаг был старый, выцветший, и Спиркин спрятал его под подушкой от надоевших острот Виталия. Утром он вытащил флаг, старательно отгладил его, хотел нести в руке, но застеснялся и сунул под мышку. Букварь шагал с ним рядом, видел сосредоточенное и серьезное лицо, чувствовал, что Спиркин волнуется, точно так же, как и сам он, Букварь, и как, наверное, все остальные в бригаде.
Ребята уже стояли у конторы, курили и ждали Макогона.
– Это у тебя чего? – спросил Ромка Массальский.
– Пригодится, – буркнул Спиркин.
Макогон вынырнул из двери конторы, сказал: «Пошли», махнул рукой и зашагал впереди ребят. Руки свои он держал в карманах синей куртки, снова вытягивал шею по-гусиному, шевелил губами и сдержанно кивал знакомым и незнакомым людям.
На этой тихой, обычно пустой улице, ведущей к насыпи, было неожиданно много людей, они забрели сюда просто так, чтобы посмотреть на бригаду путеукладчиков, они знали уже обо всем. Они стояли и глядели, как глядят болельщики на любимую футбольную команду, выходящую из раздевалки.
