Читать «Герцог» онлайн - страница 220

Дорогая Маделин! Ты редкостное существо. Ей-ей! Создаст же Господь такое! Пообедав в ресторане, она гляделась в лезвие ножа, мажа губы помадой. Он с восторгом вспомнил это сейчас. Что касается тебя, Герсбах, то Маделин в твоем полном распоряжении. Радуйся и наслаждайся. Только меня ты через нее уже не достанешь. Ты, я знаю, искал меня в ее плоти. Так меня там больше нет.

Уважаемые господа! Размеры и численность крыс в Панама-Сити, где я был проездом, буквально потрясли меня. Я видел, как одна грелась на солнце у бассейна. Другая глядела с панельной обшивки в ресторане, как я пью компот. Дальше, целая компания крыс сновала взад-вперед по электрическому проводу, свисавшему с банановой пальмы, где они подкреплялись. Я насчитал пробежек двадцать — и ни одного столкновения. Предлагаю давать им вместо отравы противозачаточные препараты. Яды неэффективны (мальтузианцы правы: незначительное сокращение популяции чревато бурным воспроизведением). Между тем использование противозачаточных средств через несколько лет решит у вас крысиную проблему.

Уважаемый герр Ницше… Глубокоуважаемый сэр! Позвольте задать вопрос с места. Вы говорите о способности дионисийского духа перенести зрелище Ужасного, Дурного, позволить себе роскошь Разрушения, лицезреть Распад, Мерзость, Зло. Все это по плечу дионисийскому духу, поскольку у него такая же способность к выживанию, как у самой Природы. Должен признаться, иные из этих выражений звучат очень по-немецки. «Роскошь Разрушения», к примеру, откровенно вагнеровская фраза, а мне известно, каким презрением Вы еще будете обливать немощь вагнеровского идиотизма и выспренности. На сегодняшний день мы достаточно навидались разрушений, чтобы основательно проверить способности дионисийского духа, — и где же те герои, что выжили после них? В Беркширах я один на самой природой и имею шанс разобраться. Я лежу в гамаке, уперев подбородок в грудь, сплетя пальцы рук, в моей голове теснятся мысли — встревоженные, это верно, но еще и веселые, а вы, я знаю, цените веселость, истинную веселость, не показную жизнерадостность эпикурейцев и не расчетливую бодрость сломленных горем. Я знаю также, что глубокую боль, тлеющую медленно, как сырое дерево. Вы считаете облагораживающей, и тут у нас отчасти взаимопонимание. Но чтобы получить это высшее образование, необходимо выжить. Нужно пережить боль. Герцог! Перестань задирать и дразнить великих. Нет, я восхищаюсь Вами, герр Ницше, правда. Разделяю Ваши чувства. Вы хотите научить нас жить с пустотой. Не морочить себя кротостью, верой, человечьими соображениями заурядного разбора, но с небывалым свирепством и упорством вгрызаться вопросами в зло, прогрызать его насквозь, кусать воздух вблизи него, не приемля малодушного покоя. Гвоздить самыми главными, самыми пронзительными вопросами. Браковать человечество как таковое, отметать этот заурядный, расчетливый, жульнический, вонючий, неразвитый, осоловелый сброд, и не только рабочую скотинку, но в первую голову «образованных» скотов с их книгами, концертами и лекциями, с их либерализмом и романтической театральщиной «любви» и «страсти»: все это заслуживает смерти — и да умрет. О’кей. Но Ваши-то экстремисты должны выжить. Без выживания нет Amor Fati. Ваши имморалисты, как все, едят мясо. Ездят на автобусе. Правда, их чаще других укачивает. Человечество живет в основном извращенными идеями. В извращенном виде Ваши идеи ничуть не лучше христианства, которое Вы предаете проклятью. Философ, если он хочет сохранить связь с человечеством, должен заблаговременно извратить свою собственную систему, дабы видеть ее реальные черты через несколько десятилетий. Приветствую Вас с этого края травкой окрашенного скоротечного света и желаю Вам счастья, где бы Вы ни обретались. Ваш, под покровом Майи, М. Е. Г.