Читать «Грустный шут» онлайн - страница 162

А в голове мутно, в сон клонит. Не знал, что в квас Манефа добавила сон-травы. Заснул Пикан и проснулся грешным.

— Ступай прочь, бесстыдница!

— Когда захошь — приду снова, — накинув рубаху на себя, шепнула Манефа. Обвив Пикана жадными, сильными руками, впилась в его губы.

— Прочь!

Кое-как одевшись, пошатываясь от стыда и душевной боли, выбрел из бани.

«Ну вот, обличил… Кобель окаянный!»

Минуя дом и хозяина, смотревшего с веранды в трубу подзорную, выскочил за ворота, едва не сбив остяка, продавшего ему калданку.

— И ты в гости присол к Самсонке? Добрый селовек всегда к доброму приходит, — остяк был навеселе и что-то бормотал еще. Пикан уловил лишь несколько слов: — Он икону мне продал. Хоросая икона! Детей взял, кормит-поит…

— За сколько же он продал тебе икону?

— Не знаю. Больсая икона, красивая! Плацу, плацу — все мало. Детей взял… — Остяк пьяно всхлипнул и указал на ребятишек, с которыми играл за оградой Спиря.

— Твои?!

— Мои, мои. Самсонка взял. А я ему за икону опять деньги принес.

— Ну пойдем. — Решительно дернув остяка за руку, Пикан заволок его во двор.

Хозяин по-прежнему изучал через трубу противоположный берег. Там голубела кедровая роща, у самой воды стояли чумы, дымились костры, паслись олени.

— Далеко ли видно? — с затаенной яростью спросил Пикан.

— Далеко, ясно. Умный человек трубу придумал. Купил у шведского морехода. Как банька, гость дорогой? — как бы между прочим поинтересовался Самсоний. — Не угорел?

— Хороша банька. Даже слишком. Скажи мне, отче преславный, за сколь икону ему продал?

— Теперь уж не помню. Не то за две, не то за три сотни. Может, уж все четыре набежало. Деньги-то он не отдал, проценты растут…

— Отдам деньги, — путая плечи, крестился остяк. — Вот, принес…

Подал кожаный, прошитый оленьей жилкой мешочек. В нем звякнули монеты: наверно, вся его выручка.

— И ни копейки не пропил? — усмехнулся Самсоний.

— Маленько пропил. Косуху, да косуху, да опять косуху.

— Чистое дитя! Ну как такому не отпустить грехи? — принимая кисет с деньгами, качал головой Самсоний. Крикнув бабу из дворни, велел покормить остяка и Спирю. — А ты в горницу проходи, — учтиво пригласил он Пикана.

«Со всех сторон обложил, — подумал Пикан, но вошел, решив: «Грех нечаянный. После перед владыкой покаюсь. Гнева его не убоюсь. А этого на чистую воду выведу…»

— Икона-то и вправду, что ль, хороша? — спросил, выгадывая время.

— А вон, гляди, — хозяин указал на изображение Троеручицы. В ней показалось что-то знакомое. «Лицо-то как будто Минеевны!» — изумился Пикан.

— Продал… а икона у тебя пошто же?

— Тишке она ни к чему. Да и проценты не выплатил. Пока не выплатит — икона моя. Так уговаривались, — Самсоний плеснул себе и гостю перцовки, выпил, с хрустом зажевал грибком. — Я так смекаю, отче, ему со мной век не расквитаться. Вот и пущай гнется, баранья башка. Уму-разуму учится. Я, грешный, в одной ряске засаленной сюда приплыл. Теперь вот домком обзавелся. Лошадей три дюжины, две тыщи оленей, дворня…

Пикан поднимал посудинку, но не пил. После всего, что услышал, комната вдруг поплыла перед глазами, хозяин раздвоился. Два языка бахвалятся, два рта заглатывают грузди и четыре глаза, как челноки в основе, снуют, по двум лицам. А ведь и один этот алчный рот невозможно насытить.