Читать «Исповедь королевы» онлайн - страница 267

Виктория Холт

Веселье и восторг, которые испытывал дофин, очаровали солдат. Я поставила его на стол, и они выпили за его здоровье. Потом он прошелся по столам, соблюдая осторожность, чтобы не наступить на рюмки, и сказал, что любит солдат больше всего на свете — даже больше, чем собак. Он думает, что будет солдатом, когда вырастет.

Они были очарованы. Да и кто мог не быть очарованным им? Кроме того, там еще присутствовала моя прелестная Мусселина. Она была так счастлива, потому что думала, что теперь у нас будет все хорошо и что все тревоги последних месяцев остались позади.

Они начали напевать одну из популярных песенок тех дней, написанную композитором Гретри. Это была хорошая песня, проникнутая духом лояльности.

«Ô Richard! Ô mon roi! L'univers t'abandonne; Sur la terre il n'est donc que moi Qui m'intéresse à ta personne!»

Как чудесно было стоять там и видеть триумф моего маленького сына, то восхищение, которое эти добрые люди испытывали к моей дочери, их верноподданнические чувства к королю и их любовь ко мне!

Как мне не хватало этого! Я молилась об еще одной такой возможности. Пусть все снова будет так, как раньше, и я буду работать вместе со своим мужем ради блага народа Франции!

В ту ночь я спала так спокойно, как давно уже не спала.

Утром я вызвала мадам Кампан и попросила ее дать мне отчет о том, что произошло.

Она сказала, что была удивлена, когда мы появились там, и очень растрогана, когда запели песню «О Ришар, о мой король», а вслед за ней — «Peut on affliger се gu’on aime»?

— Но все же ты была не совсем довольна? — спросила я.

— Хотя многие приветствовали ваши величества, — сказала она мне, — но были и такие, которые поступили по-другому. В ложе, которая находилась рядом с той, которую занимали мы с племянницей, был один человек, который упрекал нас за то, что мы кричали «Да здравствует король!». Он сказал, что американские женщины стали бы презирать нас за то, что мы так громко чествуем одного-единственного человека. Он сказал, что его шокирует вид красивых француженок, у которых воспитали такие раболепные привычки. На это, мадам, моя племянница ответила, что все мы живем рядом с королем и что делать так — значит проявлять свою любовь к нему. Пусть этот человек лучше попридержит язык, потому что его нелояльность по отношению к такому хорошему королю ни на йоту не действует на нас.

Я рассмеялась.

— Ну разве это было не чудесно? Они так полны энтузиазма! Они любят нас и хотят, чтобы мы знали об этом. Мы видели так много врагов, что совсем забыли о друзьях.

Но она не была так благодушно настроена, как я. Моя милая Кампан, она всегда была настолько мудрее меня!

Происшедшее вызвало в Париже ужас. Памфлетисты, опасаясь, что многие другие также могут пожелать продемонстрировать нам свою дружбу, лихорадочно печатали свои листки. Марат и Демулен писали о том вечере так, словно это была какая-то непристойная оргия. Они заявляли, будто бы все мы топтали ногами трехцветный флаг. Не пришло ли время перерезать горло этой австрийке?