Читать «Озерные арабы» онлайн - страница 29

Подобно многим англичанам моего поколения и круга, я испытывал инстинктивную симпатию к традиционному образу жизни других народов. Мое детство прошло в Эфиопии, где тогда еще не было ни дорог, ни автомобилей. После окончания Оксфорда я провел восемнадцать лет в отдаленных уголках Африки и Ближнего Востока. Благодаря этому я легко мог общаться с коренным населением и приспосабливаться к его обычаям, и я живо интересовался образом его жизни; наоборот, я чувствовал себя не в своей тарелке с теми, кто предавал забвению свои обычаи и пытался приобщиться к западной цивилизации. В Ираке, как и везде, такие перемены были неизбежны. Я знал, что другие люди, обладающие более широким кругозором, чем я, считали этот процесс заслуживающим интереса и верили в благотворность его результатов. И все же я предпочитал как можно реже сталкиваться с результатами этого процесса. Например, я обычно скучал, если мне случалось провести вечер с иракскими чиновниками, и считал такой вечер потерянным — за что, впрочем, я осуждал самого себя, поскольку мои хозяева вели себя по-дружески и были в высшей степени гостеприимны. Но они были глубоко озабочены политикой Ирака, политикой, о которой я мало что знал и которая меня совершенно не интересовала, а мой интерес к жизни племен казался им непостижимым и даже злонамеренным. Они могли часами беседовать об Организации Объединенных Наций, о том, как приятно провести отпуск в Париже, о различных моделях автомобилей или о развитии их страны, и ради соблюдения приличий я вынужден был произносить какие-то неискренние фразы. Их дома, комфортабельные по сравнению со многими жилищами, где мне приходилось ночевать, часто представляли собой бунгало, построенные на скорую руку и обставленные без малейшего вкуса. Полученное ими образование приучило их судить о цивилизации лишь по степени прогресса в материальной сфере, и они поэтому стыдились своего происхождения и старались забыть о нем. Утопией, о которой они мечтали, был Ирак, сплошь застроенный респектабельными пригородами.

Мои собственные вкусы, возможно, были близки к другой крайности. Я чувствовал отвращение к автомобилям, самолетам, радио и телевидению — короче, к большинству достижений нашей цивилизации за последние пятьдесят лет — и всегда был рад случаю, в Ираке или в любой другой стране, разделить задымленную хижину с пастухом, его семьей и их скотиной. В таком доме все было иным, необычным; внутренняя независимость этих людей вселяла в меня легкость и непринужденность; я с радостью ощущал неразрывность с прошлым человечества. Я завидовал их умению довольствоваться тем, что у них есть, столь редкому в современном мире, их мастерству и навыкам в занятиях (пусть даже не слишком сложных), какого я никогда не смог бы достичь.