Читать «Контрольные отпечатки» онлайн - страница 105

– Кузнецовым вы, разумеется, не позвонили?

– Разумеется, позвонил. У вас вообще довольно странное обо мне представление.

– У меня странное представление не о вас конкретно, а о вас в целом. Вы же не позвонили мне тогда, не сообщили, благополучно ли добрались до Анн-Арбора.

Я отчасти могу понять, из чего складывалось это странное представление – о нас в целом и обо мне конкретно.

Миша, открытку с замечанием, что от меня миллион лет ничего не было я получил спустя две или три недели (или месяц) после того как послал свою просьбу не упоминать меня в предполагаемом сочинении об Ул. – о существовании такой угрозы я узнал из телефонного разговора с другим упоминателем, Ю. А., когда он звонил из Бразилии. На случай если та просьба (тоже на открытке) не дошла – еще раз объясняю, что называть в печати частных лиц, сведения о которых вы получили частным же образом, неприлично без их согласия – ПОКА они еще живы, а иногда и позже. Ссылка Ю. А. на то, что А. Св. «тоже» намерен назвать меня по имени в сочинении о кафе, к данному случаю не применима, потому что кафе – место публичное, и можно знать всех кто там сидит без личного с ними знакомства.

– «намерений посетить Москву» у меня нет (28 мая? марта? 1990).

Вслед пришел красивый коллаж с текстом на двух языках:

«There is a great need for Cleanness, Decency and Peace to be restored to this Earth, ЧЕГО И ВАМ ЖЕЛАЮ». («Есть огромная потребность в том, чтобы Чистота, Порядочность и Мир были восстановлены на этой Земле».)

Первую просьбу я действительно не получил, а когда пришла вторая, рукопись была в типографии, и я уже не мог остановить печатный станок. Мне нужна была в тексте одна его фраза, только она могла соединить разваливающуюся надвое статью об Улитине. Всего лишь. Но я, в общем, знал, как Саша относится к таким цитатам, и сейчас просто не могу объяснить себе, почему не посчитал нужным к этому прислушаться. И черт бы с ней, с этой фразой. Да и с этой статьей.

У советских людей нет морали, но есть корпоративная этика. И мы (взявшись за руки для храбрости) коллективно нарушили одну Сашину личную заповедь: требование анонимности; приватности. И он махнул рукой на наше воспитание: безнадежно!

Я, собственно, хотел написать что-то вроде искусствоведческого исследования про Сашины открытки. И не знаю, зачем пишу что-то совсем другое. Зачем продолжаю это сомнительное дело.

Впрочем, знаю.

Мне нужно понять «смысл сказанного». Нужно понять, каков был вопрос.

Мне необходимо помнить Асаркана так хорошо и точно, чтобы представить его реакцию на сегодняшние действия, события – и не ошибиться. Ни на кого другого я так не оглядываюсь. Этот театральный человек никогда не опускался до позы – до наигранного «представления», не обеспеченного реальным опытом. Рядом с ним все обыденно-ходульное, ненамеренно претенциозное вдруг (и почти без его участия) обнаруживалось: обнаруживало свою суть. Став заметными, эти вещи сразу становились непристойными.