Читать «Сабля Лазо» онлайн - страница 37
Василий Григорьевич Никонов
Никогда не думал Тимка о смерти, так, как сейчас. Видел, как люди в бою гибли. Как Ван Ли умирал. А тут — самому. И так скоро?..
Платон Петрович плечом чувствует: дрожит Тимка.
— Крепись, сынок! — понижает он голос. — Ты же нашей породы, смекалинской...
Платон Петрович на миг закрывает глаза. В голове гудит нестерпимо. Плывет все, качается. Помедленней надо идти, чтоб не упасть. Одна мысль, горькая, неотвязная, крутится в голове: «Неужто и сына?»
Прокоп Егорыч из себя выходит: не нравится ему, что Смекалин еле ноги переставляет. Нешто на полдороге прикончить?
— Шевелись, шевелись! — покрикивает Копач. — На солнышко вон смотри. Вишь, какое золотистое.
Не страшно помирать Платону Петровичу. Знал, всякое может случиться. Целый месяц по острию ходил, под носом у семеновцев орудовал. Все задания товарища Лазо выполнял. И сейчас вот кое-что разведал, да выследил его Копач.
И без Платона Петровича жизнь пойдет своей дорогой. Кончится гражданская война, наберет силы Советская власть. А там и до мировой революции рукой подать. Заживут люди светло, радостно. Может, и его добрым словом помянут.
Татьяну, понятно, жалко. Истоскуется, изгорюется, все сердце выплачет.
А Тимку? Ах, если бы не Тимка...
Казак Панфил всю дорогу молчит, во рту распухшим языком ворочает. Ловко бородач ударил, едва зуб не выбил. Ну, да и ему досталось.
Если прямо говорить, не нравится Панфилу история с мальчишкой. У самого такой растет. В случае чего, неужто красные стрелять станут? Сын за отца какой ответчик?
Жил казак Панфил ни бедно, ни богато, стягивал концы с концами, редко взаймы просил. Пришла война, все в разор пустила. Плюнул Панфил на такую жизнь, к белым кинулся. Так вот и мечется из села в село: то с Копачом, то с Брянцевым.
Баргут сбоку идет, кривым глазом подергивает. Метко хлестнул Копач — на всю жизнь отметина.
Нет-нет да и взглянет баргут на Смекалина, вроде подбодрить хочет. А может, кажется это Платону Петровичу. В его положении все на свой лад видится. Взять тех же баргут. Жили бы да жили в своей Маньчжурии. Нет, за Семеновым увязались. Не все, конечно. А уж на что народ забитый, хуже некуда.
Вот какие думы Платон Петрович перед смертью думает. Курить ему страх охота, да кисет отобрали и руки связаны. У Копача попросить — издеваться начнет. Ничего, потерпит как-нибудь...
У баргута, видать, нюх собачий, хоть один глаз да соколиный. Сворачивает цигарку, прикуривает, сует в рот Смекалину.
— Кури, на том свете не дадут.
— Спасибо!
Копач на баргута зверем смотрит. Так бы и двинул ему, желторожему. Да не время еще, нужны они, нехристи.
— Ты чего, Панфилка, рассупонился? — набрасывается Копач. — Поглядывай за баргутенком!
Панфил перестает сосать зуб, перекладывает карабин с руки на руку. Видно, пришло время поговорить.
— Ты вот што, — мрачнеет Панфил. — Ты, Прокоп Егорыч, отпусти мальчонку. Не бери грех на душу.
— Молчать! — рявкает Копач. — Без указчиков обойдусь! Носом не вышел, штоб командовать!
— Вышел, не вышел — не в том суть. Малец здесь ни при чем. Отцы бьются — ихний резон. Он-то што понимает?