Читать «Родная старина» онлайн - страница 766

А. П. Рябушкин. «Семья купца в XVII в.». 1896 г.

При указанном взгляде на девушку понятно, что родители в старину старались во что бы то ни стало выдать дочерей замуж, причем свахи и сваты были важными пособниками; старались подыскать жениха, чтобы был равен по породе, «в одну версту», как говорилось тогда, с невестой, чтобы роду ее не было никакой «порухи». Когда через свах родители невесты и жениха получали необходимые сведения, то отцы сходились и обстоятельно договаривались о деле, главным образом о приданом. О согласии на браку жениха и невесты не спрашивали: они не могли не желать того, чего желали их отцы; притом надо заметить, что женили молодых людей обыкновенно в очень юные годы, когда родители имели основание смотреть на них как на ребят малосмысленных. Жених и невеста не могли даже и видеться до самого брачного обряда, а получали сведения друг о друге от свах. Случались нередко и обманы: вместо одной дочери показывали свахе другую, более красивую, а не то выставляли служанку вместо уродливой дочки. «Нигде нет такого обманства на девки, – говорит Котошихин, – как в Московском государстве». Понятно, какая участь ждала девушку, обманом выданную замуж; расчет родителей, что авось стерпится – слюбится, не всегда сбывался…

Такие были порядки в боярском быту. У людей менее знатных и небогатых настоящего затворничества женщины не было и все отношения были проще, хотя и тут родовые понятия о том, что отец семьи есть полновластный домовладыка, волю которого беспрекословно исполнять должны были все, т. е. жена, дети и все домочадцы, у которых своей воли не должно быть, господствовали во всей силе. Этот взгляд проникал и всю народную жизнь.

Положение женщины-простолюдинки было очень тяжело; таким почти оно остается в большинстве случаев и до сих пор [до конца XIX в.]. Глубокой грустью проникнуты свадебные и семейные песни, которые издавна вылились, конечно, из сердца женщины. Хотя в XVII в. уже не было обычая «умыкать», т. е. насильственно уводить, невест; не было и продажи их, на что указывается в иных свадебных песнях, но все-таки брак был делом родителей, все-таки жених и невеста являлись часто при этом людьми подневольными. По-прежнему девушке приходилось менять при замужестве известное привычное житье-бытье в отцовском доме на неведомое – в мужнином, а неизвестное всегда кажется страшным. «Уж как чужая-то сторонушка, – говорится в одной песне, – горем вся испосеяна, она слезами поливана, печалью огорожена». Да и как не представлять этой чужой сторонушки, т. е. мужниного дома, чем-то страшным, когда муж ищет в жене прежде всего «вековечной работницы, свекру-батюшке покорливой, свекрови-матушке послушливой, деверьям-братьям услужливой»? Трудно всем угодить!.. А как не сможешь «в чужих людях жить умеючи, держать голову поклонную, ретиво сердце покорное», тогда примутся учить уму-разуму и свекор-батюшка, и свекровь-матушка, а не то и муж. «Ах, вечор меня больно свекор бил, а свекровь ходя похваляется», – поется в одной песне, а в другой рисуется мрачными красками положение жены у лютого мужа. Мать два года не видела дочки, которую отдала «далече замуж», на третье лето едет ее навестить – и не узнает ее. «Что это за баба, за старуха? Где твое девалося белое тело? Где твой девался алый румянец?» – спрашивает она у дочки. «Белое тело, – отвечает та, – на шелковой плетке, алый румянец – на правой на ручке: плеткой ударит – тела убавит, в щеку ударит – румянцу не станет».