Читать «Александр Дюма Великий. Книга 1» онлайн - страница 82

Хам, грубиян, но хуже всего, что он прав, и, слава богу, что и второй свой водевиль он подписал именем Дави. Имя Дюма должно сопровождать лишь «произведение, которое наделает много шума». Проблема в том, что Александр все еще не слишком уверен в себе, чтобы написать это произведение в одиночку. Снова соавторство с Адольфом? На деле этот милый друг оказался слабоват. Зато Сулье — это «мощная организация», «природная сила». Надо будет навестить его на лесопилке, которой он управляет. Неважно, что ему двадцать шесть, на два года больше, чем Александру, он тоже еще не готов, чтобы пуститься в самостоятельное плавание. Оба приходят к мысли инсценировать Вальтера Скотта, весьма модного автора. «Только что с большим успехом сыграли в «Порт Сен-Мартен» его «Замок Кенильворт», а в Театр-Франсе готовят «Квентина Дорварда».

И вот уже они берутся за роман «Old Mortality» («Старая смертность» или «Старая человечность» — таково прозвище одного из персонажей), переведенный на французский язык менее загадочным образом — «Шотландские пуритане». Поскольку интрига (действие происходит в XVII веке) страшно запутанная, Александр и Сулье сбиваются, бесконечно спорят, ссорятся, им не удается прийти к согласию даже в составлении плана, и они отказываются от сотрудничества. Из этой неудачи Александр извлекает уроки, сохраняя уважение к Сулье: «Я очень много выиграл в борьбе с моим неуступчивым противником; я почувствовал, как во мне зарождаются неизвестные силы, и, как слепому, которому вернули зрение, мне казалось, что постепенно, изо дня в день взгляд мой охватывал все более отдаленные пространства».

«Как только я оказался в одиночестве, мысли мои приняли единое направление и начали сгущаться вокруг сюжета: вначале я сочинил трагедию «Гракхи», над которой вскоре после ее рождения свершил правый суд, предав ее огню». Что крайне нехарактерно для Александра. До сего момента он никогда не отказывался от написанного, не попытавшись его пристроить, даже когда он сделал адаптацию «Айвенго» или печальной памяти «Паломничество в Эрманонвиль». Мы вынуждены, следовательно, предположить, что, может быть, под влиянием критика Этьена Араго, Александр замыслил дерзкую стратегию. У орлеанистской оппозиции был Казимир Делавинь, у бонапартистской отец и сын Арно, у республиканской же — никого, почему же в таком случае не заполнить имеющуюся вакансию и не поставить свое перо на героическую защиту тех же убеждений, которые Генерал защищал своей саблей? Тем более что сюжет «Гракхов» идеально для этого подходит: в Риме, во II веке до новой эры, братья Кай и Тиберий Гракхи, прежде чем пасть от рук убийц, попытались издать революционные законы о земельной собственности и ценах на хлеб. Александр заканчивает пьесу, показывает ее друзьям. Адольф напуган смелостью сюжета. Этьен Араго печально улыбается: ни один театр не рискнет ее взять, не говоря уже о цензуре; только что на пятнадцать месяцев тюрьмы был осужден Кошуа-Лемер за написанную им орлеанистскую брошюру, что же будет с Александром, если его объявят социалистом или даже коммунистом, эдаким Бабефом, который во время заговора Равных в 1796 году принял имя Гракха? К тому же, «дорогое мое дитя, — добавляет Лассань, — пьеса не слишком слажена, да и не все стихи звучат стройно; послушайте меня, не играйте с огнем, давайте-ка сожжем это, и побыстрее». И казнь свершилась.