Читать «Без вести...» онлайн - страница 3

Василий Степанович Стенькин

— И правда, хватит. В другой раз доскажешь, — мрачно проговорил Сергей Пронькин. — Скинемся лучше на бутылку шнапса, от пива только брюхо пучит.

Но тут в дверь загремели, в комнату ввалился красный, словно только что из парной, секретарь коменданта лагеря Нечипорчук.

— Господа. Приказано сейчас же всем собраться в столовой на беседу представителя Народно-трудового союза.

— Это что еще за «народный союз» появился? — спросил Николай

— Это организация, — как-то странно важно изрек Нечипорчук. — А организация эта ставит перед собой задачу — занять таких, как ты, перекати-поле, добрым делом, чтоб не спились окончательно... Собирайтесь!

— Ясно, — усмехнулся Иннокентий. — Выходит, не один бог печется о нашей душе.

Нечипорчук ушел, друзья переглянулись.

— Гад! — бросил Николай. — Такой и на том свете приспособится.

— Шныряет по комнатам, — проворчал Сергей. — Пересчитывает, все ли на месте.

— Боятся, что убежим?

— От себя, паря, никуда не уйдешь.

— А если домой, в Россию?

Едва Иннокентий собрался ответить, как в разговор вмешался Сергей.

— Нет, домой я не согласен. Сыт по горло...

— Мелешь, паря, — оборвал его Иннокентий.

— Мелю? Коммуну ихнюю помню, была у нас в тридцатом. Все свели на общий двор, до последней курицы. В первую же зиму и куры, и коровы передохли. Не только бабы, даже мужики ревели.

— Не знаю, — отозвался Иннокентий — Хотя могло и так быть. Вспоминаю. Часто. И нету зла у меня. По незнакомой дороге шли, через репейник, можно сказать, пробирались. Как же тут штаны не порвать? Теперь все мы умники, а отцы наши дурнее нас были? То надо понять, что доля им трудная досталась.

Сергей опустил голову: не ждал такого.

— Один ноль в пользу Кеши, — заключил Огарков

Спорили так они частенько. Каждый отстаивал какие-то свои путанные взгляды... Не хотелось им думать и не хотелось знать, что разговоры эти — без всякой пользы, что они барахтаются, как котята; их несет, как щепки в половодье, мутный, грязный поток.

Столовая была в подвале казармы, там же был и буфет: четыре секции за метровыми барьерами. Буфетчицы негромко переговаривались между собой по-русски, вплетая украинские и немецкие слова. Вон та, высокая, крепкая бабища — здесь старшая. Ее называли не по-русски — Софи, называли с почтением, многие с заискиванием.

В конце зала устроены подмостки. В пасху, троицу, рождество с этих подмостков раздаются старинные русские и украинские песни. А кое-где выступают танцовщицы, их привозят из Регенсбурга, или даже из Мюнхена.

На этот раз, как видно, не будет ни доморощенного хора, ни танцовщиц. На подмостках составлены в длинный ряд три стола, накрытые голубым сукном.

Иннокентий и его приятели чуточку опоздали, но все-таки без большого труда нашли себе место недалеко от сцены.

За голубым сукном сидели комендант лагеря Милославский, его секретарь Нечипорчук, представитель американской администрации — массивный, выхоленный блондин с прилизанными волосами, а также наиболее почетные «господа» из числа перемещенных лиц.

На самом краю подмостков стоял чернявый человечек с проборчиком вдоль вытянувшейся клином головы. Он о чем-то рассказывал, размахивая руками, петухом вышагивая по сцене.