Читать «49 часов 25 минут» онлайн - страница 6

— Чем?

— Ну, как тебе объяснить?.. Нотами — значками, которыми музыку записывают.

— А чего музыку записывать? Ее запоминать надо. Если плохая, — записывай не записывай, все одно не запомнят и петь не станут.

— Это ты верно говоришь, — согласился Аверьянов и, вздохнув, подвинул к себе котелок с остывшей ухой. Он отломил большой кусок хлеба, намазал его топленым маслом и стал, не торопясь, хлебать уху. Она чуть-чуть отдавала костром и от этого казалась еще вкусней.

Утерев подбородок, Аверьянов спросил:

— Старина, а ты кулеш тоже умеешь варить?

— Умею. Я все умею. А ты там про Тургенева чтой-то начал да прервал.

— Это про соловьев. Он писал о соловьях, понимаешь? Я даже наизусть кое-что помню.

— Ты что, школьник, что ль, чтоб наизусть помнить?..

— Хочешь послушать? — спросил Аверьянов и лег на землю, запрокинув руки за голову.

— Давай. Я слушать люблю.

— «Хороший соловей, — писал Тургенев, — должен петь разборчиво и колена не мешать. А колена у соловьев бывают такие:

Первое: пульканье — этак, пуль, пуль, пуль...

Второе: клыканье — клы, клы, клы, как желна.

Третье: дробь — выходит вроде как по земле дробь разом рассыпать».

Аверьянов вдруг замолчал и кивнул головой на болото:

— Слышишь? Точно, как дробь рассыпать...

— Это вот так, — сказал старик Сытин и тонко, но в то же время очень сильно свистнул, приложив ладони к губам.

— Здорово! — улыбнулся Аверьянов. — Это просто здорово у тебя, старикан, выходит.

Сытин спросил:

— Слышь, Иван Егорыч, а чего ж Антоша со Строкачом не едут? Зорю пропустят, чудные!..

— Приедут, — зевнув, ответил Аверьянов, — смена только недавно кончилась. Сейчас который час?

— Без двадцати десять будет, — ответил старик, посмотрев на небо. — А что, прикорнуть охота?

— Не отказался бы. После твоей ухи ко сну клонит.

— Пошли в шалаш.

Они забросали костер мокрым песком и пошли в шалаш, сложенный на взгорке из сухих веток. От этого в шалаше пахло мочеными яблоками.

«Срезанные ветки всегда пахнут осенью, — подумал Аверьянов, — даже ранней весной они все равно пахнут осенью».

Он лег на настил из веток и почувствовал, как от земли шел холод.

— Ложись тесней, старикан, — попросил Аверьянов, — а то промерзнем насквозь.

Сытин ничего не ответил. Он стоял снаружи около лазейки в шалаш и слушал соловьев. Он долго стоял так, а потом тихо сказал:

— Мендельсон.

И лег рядом с главным инженером. Они укрылись старой шинелью и уснули.

Их разбудили через два часа треск мотоциклетного мотора и крик. Кто-то отчаянно высоким, срывающимся голосом орал:

— Товарищ Аверьянов! Иван Егорыч!

Аверьянов вскочил на ноги, стукнулся спросонья лбом о шест, сердито выругался и выскочил из шалаша. Ночь была лунная. Серое, звездное небо объяло землю. От озера поднимался туман, который резал пополам стога сена, деревья и высокие кустарники.

Аверьянов откашлялся и спросил:

— Кто там?

И сразу же услышал ответ:

— Скорей, Иван Егорыч, беда! Строкачову бригаду завалило!

СУББОТА, 22.54

В ушах все время звенело. В этом непрерывном звоне Строкачу мерещились голоса. Он открывал рот, часто глотал, двигал челюстью, но звон все равно не проходил. Тогда Строкач крикнул: