Читать «49 часов 25 минут» онлайн - страница 22

Юлиан Семенович Семенов

 — Как сейчас, интересно, тяга? — вдруг подумал вслух Сытин. – И потом сегодня наши с благовещенскими в футбол должны были играть. И голуби некормленые, черт! И снасти я не развесил просушить.

Строкач вдруг засмеялся.

 — Ты чего? — удивился Сытин.

 — Ничего... — сказал, смеясь, Строкач, — ты просто, как женщина!

 — Что?!

 — У нас в батальоне переводчица была, — по-прежнему смеясь, начал рассказывать Строкач, — старушка хорошая, умная. Учительницей до войны работала. Так вот она вроде тебя говорила. Начнешь с ней говорить — все верно вроде, а понять ничего не поймешь.

 — Это я сейчас не понимаю ничего, — сказал Сытин, — ты объяснил бы...

 — Ну, вот начнешь с ней говорить о книгах. «Ах, Островский! Чудесный писатель. Весь Малый театр на нем держится. У меня в Малом театре приятельница работала, Марья Михайловна. У нее дети были — Сережа и Миша. Сережа теперь в Заполярье. Там холодно. Интересно, там можно вырастить цветы? У меня до войны в доме была китайская роза. Красная такая. Таких красок сейчас нет. Вы знаете, красный цвет очень любил один мой знакомый художник. Он умер от туберкулеза. Какая ужасная болезнь! Жаль, сейчас не работают легочные дома отдыха. Интересно, сколько после войны будут стоить путевки в санаторий?»

Строкач не смог договорить: и он сам и Андрейка с Антоном дружно грохнули со смеху.

Строкач отсмеялся, вытер со лба пот и подумал: «Ребята здорово держатся. Просто чудо, как держатся мои ребята».

ПОНЕДЕЛЬНИК, 7.25

Новиков поджег бикфордов шнур и отбежал в укрытие. Всегда перед тем, как должен был произойти взрыв, Новиков не мог совладать с волнением. Он провел не одну сотню взрывов, но каждый раз, поджигая бикфордов шнур, волновался до дрожи в коленях и каждый раз ничего не мог поделать с собой.

Внешне, правда, никто бы и не заметил его волнения. Как обычно, он был нетороплив и хмур. Только очень близкие Новикову люди, проработавшие с ним в спасательной службе пятнадцать лет, могли заметить, как у начальника начинали подрагивать уголки глаз и правую бровь временами стягивало к переносью. А сразу после взрыва Новиков садился: это у него вошло в привычку с сорок пятого года, когда двух людей, стоявших рядом с ним в донбасской шахте 18-бис, которую восстанавливали после немцев, убило кусками породы, а самого Новикова так ударило в поддых, что он сел и потерял сознание. С тех пор он каждый раз после взрыва садился на корточки и никак не мог отучиться от этой привычки. Он понимал, как это было смешно для посторонних: здоровенный дядька, начальник горноспасателей, приседает после взрыва, словно новичок на фронте. И поэтому, стоя в укрытии рядом с Гордейчиком, Новикову захотелось обязательно сразу же после взрыва рассказать этому замечательному проходчику о том, почему он садится после взрыва, и даже — в подтверждение — показать восемь орденов: три за фронт и пять за горноспасательские работы.

И действительно, сразу же после того, как в штольне гулко ухнул взрыв, Новиков присел, а Гордейчик, стоявший рядом, от внезапности расхохотался. Новиков услышал, как Гордейчик расхохотался в тот самый миг, когда из штольни, где произошел взрыв, после глухого шума осыпающейся породы донесся нечеловеческий страшный вопль.