Читать «Посмотри мне в глаза! Жизнь с синдромом «ненормальности». Какая она изнутри? Моя жизнь с синдромом Аспергера» онлайн - страница 60

В десятом классе я все чаще слышал это выражение про рыбку и аквариум, и звучало оно все враждебнее; его то и дело пускала в ход миссис Кроули, наша учительница английского.

– На что ты уставился? – говаривала она. И это был отнюдь не вежливый вопрос, а грубое требование. Поэтому в один прекрасный день я ответил на ее грубость, вложив в свои слова огромную порцию сладкого яда.

– О, миссис Кроули, – самым мирным и ласковым голосом отозвался я, – просто я представил вас закованной в кандалы, в сырой темнице, за крепкой решеткой. А вокруг крысы, уйма крыс, и они по вам так и скачут. – И я улыбнулся, ощерив зубы, как щерится собака, когда собирается укусить.

Этот ответ стоил мне вызова в кабинет к директору школы, а потом еще к старшему школьному методисту, моему куратору, а потом еще к школьному психологу. Но оно того стоило. Миссис Кроули больше никогда не повторяла остроту про аквариумную рыбку.

Не припомню, чтобы кто-то из взрослых хоть раз попытался понять, почему я так смотрю. А ведь спроси они, я мог бы доходчиво объяснить. Иногда я просто думал о посторонних предметах и смотрел, не видя, кто передо мной. А иногда я внимательно изучал человека, пытаясь разобраться в его поведении.

Родители решили предпринять последнюю попытку, чтобы удержать меня в школе. Они записали меня в группу для трудных детей. Раз в неделю группа собиралась в старом фермерском доме, ныне принадлежавшем университету. Подразумевалось, что мы будем делиться своими проблемами в общении. Нас было шестеро, и еще своего рода модератор группы – психолог. В той группе я так и не выучился общаться, зато усвоил, что я не такой не один на свете и есть много ребят, которые умеют общаться еще хуже моего. Это само по себе бодрило. Я осознал, что не достиг дна. Или же, если достиг, то оно просторное и нас таких на дне много.

За шестнадцать лет моей жизни родители водили меня по разным так называемым специалистам по душевному здоровью – я побывал не меньше чем у дюжины. И ни один из них даже близко не угадал, что со мной не так. В защиту этих психологов могу лишь сказать, что синдром Аспергера тогда еще не был выделен и описан как диагноз. Но о существовании аутизма уже знали, и что же – ни один из специалистов даже не обмолвился о нем, даже не предположил, что у меня может быть та или иная форма аутистического расстройства. В те времена многие считали, что аутизм – это острое состояние, и аутисты – это дети, которые не разговаривают и неспособны существовать без присмотра взрослых. Тогдашним психологам было проще заявить, что я ленивый, агрессивный или непослушный, чем присмотреться ко мне с сочувствием. Версия про лень, агрессию и дерзость не вызывала у взрослых возражений. Насчет аутизма психологам пришлось бы еще поспорить, а они не желали проблем и сложностей.

Чтобы уладить мои школьные неприятности, группы для «трудных» детей было маловато. Поэтому, когда в моем очередном табеле вновь рядами выстроились двойки и единицы, я понял: пора сниматься с места. Собственно, в старших классах меня ничто особенно и не удерживало, кроме разве что смутной идеи о том, насколько лучше быть полноценным выпускником с аттестатом, а не юношей, бросившим школу. Оставалось лишь одно «но». Мне было пятнадцать, а по закону школу нельзя было официально бросить раньше, чем тебе стукнет шестнадцать.