Читать «Один талант» онлайн - страница 61

Елена Викторовна Стяжкина

Моя подушка не помещается в наволочке. Бывший розовый, теперь почти свекольный наперник выглядывает надписью: «Сделано в СССР. 1976 год». Она старше меня на десять лет, и я должен проявлять к ней уважение. Не бью, не взбиваю, не бросаю ее в пьяного Лёху, чей храп сотрясает стены.

Я знаю, что он сядет в офисе через год, когда окончательно отпадет армия. Дядя Витя отмазывает его, но на всякий случай прячет. У нас нет преемственности военкомов. Взятка, осевшая в одном кармане, не может оказывать воздействие на другой. Она «сгорает» при повышении, понижении и переходе на другую работу. Лёха может просто попасть под кампанию. И тогда за ним придут.

В тринадцать лет, сам того не понимая, я решил свои проблемы с армией раз и навсегда.

Ночью я пишу отчеты и планирую следующий день, зная, что его проще предсказывать. Стройка – волшебная штука. Она может быть закрыта ударом молнии, визитом участкового, Ураза-байрамом, Успением Пресвятой Богородицы тоже – и часто. У нас все хрупко – ворованное электричество, неузаконенный отвод земли, рабочие без лицензии, дожди, финансовое или психическое здоровье заказчика, атаки санэпиднадзора. Иногда мы проскакиваем, но потом обязательно вязнем. Я не хочу спиться. Мне нельзя.

Ее зовут Мария. Она любит кислые яблоки. Когда ест их, жмурится и смеется. Разговаривая, размахивает руками. Похожа на худую итальянку. Печет пироги, чтобы их понюхать. Хранит кожаные штаны, а свадебное платье – нет. Коротко стрижет ногти и носит очки. Раз в три года бросает курить. По дому ходит босиком. Зимой тоже. Спотыкается только о слова, боится ударений. Радостно принимает помощь. И еще – роды. Работает теперь не за деньги, а потому что ей нравится быть акушеркой. Говорит о себе: «Была когда-то королевой района…» Я всегда отзываюсь одинаково: «Почему – была?»

7

Что останется после меня? Раньше я думал, что этот вопрос волнует всех. Лёха очень смеялся. Сказал, что моя проблема не по чину царская. Или поэтическая. Он сказал, что это заумь, а все, что за умом, – дурь. Мы с ним живем в разных номерах, потому что имеем честно заработанное право на личные унитазы. В переборах мы ночуем там, где засыпаем. Утро после обычно проходит в вялых перебранках о том, куда делся второй носок, кто идет за минералкой, а лучше сразу за пивом. Наши морды, рубашки, мысли – мятые. Мы мало похожи на руководителей. В этих бесконечных утрах после мы – как дети. Для этого, наверное, и пьем.

Сегодня я трезвый, а он сидит на кровати и буровит. «Буровит» – бабушкино слово, в котором говорящий – сам себе помеха, поднимающая муть с нетвердого илистого дна.

– Не-е, Дрон, давай замнем… К вечеру буду на объекте, а?

– На море? – злюсь я.

– С морем облом, я ж сказал вчера, нет?.. Облом полный. Маман прискакала, весь кайф сломала… Ее Отличница притащила, прикинь?!

Нашим женщинам не идут имена. Наши с Лёхой женщины функциональны и измерены. Некоторые привязаны к географии или к сезону, другие – к собственному цвету волос, походке, длине носа или к словам, серьезно сказанным, а потому особенно нелепым.