Читать «Корсары Ивана Грозного» онлайн - страница 179

В монастыре расположилась и «походная» царская дума. Бояре и князья Иван Мстиславский, Михаил Воротынский, Петр Пронский, Федор Трубецкой, Никита Одоевский, Василий Сицкий, Иван Шереметев, Петр Шейдяков и думные дворяне Малюта Скуратов и Демид Черемисинов, печатник Роман Олферьев и дьяки Андрей и Василий Щелкаловы.

С царем находился его наследник сын Иван, семнадцатилетний юноша.

Во главе всех полков, расположенных на Оке и Заоцких городах, как опричных, так и земских, царь поставил своего шурина, князя Михаила Темрюковича Черкасского, а товарищем его другого видного опричника — князя Василия Ивановича Темкина-Ростовского.

Раннее утро. Первые солнечные лучи ударили в разноцветные стекла сводчатого окошка настоятельской кельи. Царь только что вернулся из церкви и милостиво слушал монаха, видавшего этой ночью удивительный сон.

Духовник протопоп Евстафий хорошо знал царскую слабость разгадывать сны и постарался доставить ему удовольствие. Сложив руки на животе, он с умилением смотрел на царя.

— …И будто повелел мне твой старший сын, царевич Иван, дать напиться тому боярину из серебряного ковша, а на нем цветы выбиты. И дал я в руки боярина ковш, а он на меня смотрит, да жалобно так. Я говорю ему: «Пей, царевич Иоанн приказал». Боярин стал пить, а я ему в глаза глядел. А глаза у боярина большими сделались, остановились, помертвели. И смотрит и не смотрит на меня боярин… Понял я — умер человек. Однако стоит и ковш в руках держит. Похотел я ковш у него взять, а сил нету — крепко держит его в руках боярин. Удивился я, почему мертвый стоит, и что было сил толкнул его. Не шелохнулся боярин, словно дуб столетний корнями в землю врос… Испугался раб твой, проснулся, а рассветало, к отцу-игумену пошел и сон свой рассказал…

Слушая сон, царь все больше и больше хмурился.

— Какая борода была у боярина, — спросил он, — седая или черная?

— Седая борода, — ответил монах, — длинная, до пояса.

В комнату вошел новый царский оруженосец Борис Годунов.

— Дьяк Васька Щелкалов бьет челом, хочет видеть тебя, великий государь. Дело, сказывает, тайное и важное. И Григорий Лукьянович Скуратов с ним…

Царь Иван изменился в лице.

— Зови.

Василий Щелкалов и Малюта вошли и низко поклонились царю.

— Гонца от Девлет-Гирея перехватили, — сказал дьяк Василий Щелкалов, — при нем грамотка сыскалась: в деревянной баклажке бок пустой, а в нем бумага вложена ко князю Михаилу Черкасскому.

Царь посмотрел на Малюту Скуратова.

Царский любимец криво усмехнулся.

— Давай! — Царь протянул руку. — А ты, чернец, — сказал он монаху, — поди вон, сон после доскажешь.

Царь развернул грамоту, где по-русски мелким четким почерком было написано.

«Вошло в слух нам, — писал кабардинский князь Темрюк Ойдарович, — что любимая дочь наша Кученей умерщвлена по приказу царя Ивана. Мне верный человек донес, что царский лекарь отравил ее медленным ядом. Будто бы царь хотел взять себе другую жену в свейском королевстве, а по русскому закону две жены ему держать нельзя… И потому не хочу быть под рукой у московского царя и решил по-старому служить крымскому хану Девлет-Гирею. И тебе, моему сыну, повелеваю помогать крымскому хану…