Читать «Сорок уроков русского» онлайн - страница 202

Лиственницу в три обхвата расщепило до середины ствола на две высокие красные лучины, крону вообще срубило, как топором, разметало, на дороге валялись и еще дымились обугленные сучья, кипела расплавленная смола, которую у нас называли серой, ковыряли и жевали. Огнем не загорелось, поскольку древесина была слишком сырая и тяжелая: лиственница и сухая-то в печи разгорается плохо, но зато потом горит жарко. Кстати, красноватые щепки-поленья мы находили потом метров за двести в округе.

Но самое главное еще было впереди! Мы особенно не разглядывали произошедшее (не горит огнем... и ладно), отец торопил, но отошли немного от разбитого дерева, и тут в стороне от дороги в потемневшем лесу показался багровый, трепещущий свет. Батя решил, что это все-таки начался пожар, и побежал тушить. Пожаров боялись больше, чем грозы: деревня была в лесу. А дождь только капал и никак не расходился, туча стояла дыбом на одном месте. Однако в ложбинке ничего не горело, зато в густых зарослях папоротника, в одном из кустов с разваленными листьями, лежал раскаленный, сверкающий уголь — так мне показалось. Причем он дрожал, слегка подпрыгивал, как если бы папоротниковое гнездо трясли, а уголек был привязан ниткой. Но никакого дыма не было, хотя какой-то не лесной, не сосновый запах горелого чувствовался.

В то мгновение и в голову не пришло, что это шаровая молния, которую уже видел весной: бежал — то на пожар, да и на вид показалось... натуральный уголек. В детстве я подражал деду, старался сохранять невозмутимость, и у меня возникла мысль пописать на него и потушить: мы так всегда делали, когда разводили костерки в лесу, а воды близко не было. Пожалуй, и потушил бы, но в это время уголь округлился, раздулся, стал ослепительно ярким, подпрыгнул высоко и полетел, потому что начинался ветерок, и уже зашумели густые кроны молодого бора. Только тогда меня охватил непроизвольный озноб, который я ощущаю до сих пор при одном воспоминании.

Даже теперь, когда пишу эти строки...

Я еще не знал ни легенды о цветении папоротника, который у нас называли кочедыжником, ни про кладоискательские и прочие его возможности. А когда в отрочестве наслушался рассказов бывалых, начитался сказок, то много раз ходил в купальскую полночь смотреть, не зацветет ли. Ни разу больше не видел, но с детства и до сих пор уверен, что за цвет его люди принимают шаровые молнии, охотно гнездящиеся в этой широко распространенной и необычной, доисторической траве. Не зря же назвали цветение папоротника — перунов цвет. Это первое указание на шаровую молнию. Второе проистекает из самого слова кочедыжник, но все по порядку.