Читать «Сорок уроков русского» онлайн - страница 121

Алексеев Сергей Трофимович

В армии я впервые в жизни ощутил тоску смертную, думаю, от того, что нас в приказном порядке шесть раз за два года водили в Мавзолей Ленина. После каждого посещения ощущал дух... нет, не праха и тлена — дух некой предстоящей грядущей гибели от поклонения мертвому вождю. Я тщательно скрывал свое состояние, каждый раз перед «экскурсией» продумывал, как можно увильнуть, не ходить, избежать, и ни разу веской причины не находилось! Попробуй скажи замполиту «Не хочу смотреть на мертвеца», в один миг поедешь к «белым медведям», то есть в конвойные войска, зеков охранять в заполярных лагерях. То есть от всего этого мутило, но искушение было велико: еще бы, в столице нашей Родины служу, охраняю горячее сердце партии!

А здесь меня самого, словно под конвоем, водили в мавзолей, чтобы я опять и опять испытывал эту тоску! Нас, оказывается, таким образом воспитывали в духе верности идеям марксизма-ленинизма: все-таки ЦК охраняем с оружием в руках. Но параллельно шло и иное воспитание чувств: однажды летом в 1971 году нас подняли по тревоге прямо со стрельбища в Новой Деревне. Как всегда, думали: учебная — поиграем и вернемся. Нас привезли в часть, ничего не объясняя, переодели в караульную форму, выдали оружие и.... боевые патроны, чего на учебных тревогах никогда не делали. Мало того, в каждую машину загрузили гранаты с «черемухой» — слезоточивым газом. Парни сразу присмирели, и, когда сели в крытые кузова грузовиков, где не было офицеров, наши «деды» зашушукались. Они обычно сидели у заднего борта, чтобы по дороге смотреть на улицы Москвы и слать девушкам комплименты, пока машина стоит под светофором. И тут, когда тронулись, старший «дед», ефрейтор Григорьев, развернулся к нам и произнес несколько фраз, которые у меня до сих пор стоят в ушах:

— Слышь, пухнари! Если рабочие восстали — в рабочих не стрелять. Все понятно?

После этих слов я взирал на Григорьева, как на родного деда. А ведь ефрейтора тоже водили в мавзолей, и тоже раз шесть.

Но, оказалось, рабочие Москвы не восстали. Бунт подняли евреи, которых не выпускали в Израиль. Тысячи две их набилось в «карман» перед одиннадцатым подъездом здания ЦК, выходящим на угол улицы Куйбышева Караульные солдаты из нашей части стояли в цепочке, взявшись за ремни, и уже изнемогали от напора толпы. Погоны, галстуки, пуговицы на кителях и рубашках оборваны, форма заплевана — руки-то заняты, а отпинывать ногами не разрешали. Нам было велено брать демонстрантов под белы рученьки и заводить в «Икарусы». В первый автобус мы их сажали, в другие они уже пошли сами, выстраиваясь в очередь. Когда бунтарей вывезли, весь «карман» подъезда оказался загаженным мочой и дерьмом, даже стены и окна измазали.

Наверное, эти люди тоже ходили в мавзолей. Кстати, года через два после этих событий американцы и ввели поправку Джонсона-Веника, действующую до сей поры.

Вскоре после таких шокирующих событий моя очень умненькая одноклассница попросила купить только что вышедшую книгу какого-то Маркеса «Сто лет одиночества». В здании ЦК были книжные киоски, где продавалось все самое дефицитное. Нашел книгу, купил и от тоски стал читать. Читал днем и ночью, без сна, до головной боли, и все больше ощущал некое иное пространство, иной великий мир, существующий вне моего сознания и тогдашнего представления о мирах. Во мне забродили какие-то неясные, хмелящие дрожжи.