Россия-мать разведена с отцами.Отцы трясут могучими концами,но нет России дела до отцов.И до детей, распущенных из чрева,и до того, кто скажет: «Слушай, дева,зачни хоть раз без этих подлецов.Зачни бесстрастно, чисто, беспорочно,как будто ты Иосифа жена.И вот тогда, я это знаю точно,ты вылезешь из вечного дерьма».Но отвечала мудрая Россия:«Я не хочу. Ты лучше изнасилуй,чтобы фингал, чтоб кровь,чтобы свобода,чтобы проснулась совесть у народа,и он пошел спасать меня от разныхнесоразмерных, строгих, буржуазных,непьющих, озабоченных делами,иди ты сам, любезный, к Далай-ламеи не мешай мне чувствовать восторг,от улицы, закрученной спиралью…от трех углов. От слов,налитых сталью,от утреннего звона куполов,от тех основ,которые как преждедают надежду каждому невежде,от лени той, от созерцаний тех,с которыми ни слава, ни успех,ни гений кропотливый не сравнятся.Мои порядки сводят иностранцас ума… А ты мне предлагаешь путь,в котором нет дороги для народаи для меня. Нелепая свободажелезных истин, жизни без трудадуховного – лишь видимость достатка,в которой все проходит без остатка».
Кораблик
Так лютует зима,что и кактус в цветочном горшкесогревает и дарит приятное летнее эхо.От решающих дней мы зависли в соленом вершке,на разминочный кашель,на «к-хе» от последнего смеха.Словно сделали круг и, взлетев над самими собой,мы застыли в пространстве,почти что не чувствуя время.Смотрим вниз и любуемся ровной,как шпага судьбой.И землей голубой.Облака перламутрово пеня,голый мальчик в тазу запускает кораблик рукойи волну нагоняет, смеясь над подобием бури.Озираемся рядом. И видим,что кто-то другой,на планете другой,в человеческой ежится шкуре.
Привет, Маркес!
Глаза открываются двумя восьмерками —здравствуй, площадь вечности,привет, привет.За моей спиной сто лет одиночества —сто колец на столешниценарезаны временем,на письменном стволежизни.Земля – эрогенная зона личности,ее величественной фаличности.Земля – вагинальная щедрость тепла,которая впитывает тела.А дальше – лишь свет в направлении тьмы,и страстные сказки выводят умына поиски истин, на трепет гармонийот ласковых губ и шершавых ладоней.
Круг
Мне шепнули, что я должен выиграть какую-то битву,на роду мне написан великих свершений венец.Мое имя вплетут в мирозданье, запишут в молитву,и я стану пророком и Богом Богов, наконец.Мне закрыли глаза двух ночей безупречные шоры,мне к бокам примостили дощатую выдержку стен,и, казалось, в ногах не опилки, а древние горыледяными вершинами тянутся к дрожи колен.Сколько лет в этом стойле овсяном, соломенном, хлебномвариации мыслимых жизней слагались в одну.И по ней проскакав, я сливался, как облако с небом,и срывался, как тень с облаков, к океанскому дну.Мне предписан был бег по какому-то смутному кругу,рев арен, звон монет и трусливые рвения шпор.Я прийти должен первым куда-то и эту заслугумне принимбят при жизни, а после поставят в укор.За бесчисленность дней, или что там текло за глазами,я сумел сосчитать все песчинки на трассе своей.Я прошел ее первым, последним, скрипучим как сани,стертым в пыль от копыт до горячего пара ноздрей.Все интриги трибун, всех менял и карманников трюки,всех властителей дум, все царапины нищенских рук,даже каждую муху, скрестившую лапки на брюхе,все оттенки реальности, каждый случавшийся звук…Вот меня по бедру кто-то хлопнул горячей ладонью —мол, пора, выходи – твой единственный, главный забег!И откуда-то сверху, увидев судьбу свою конью,я заржал, все и вся, как на свет,поднимая на смех.
