Читать «Под стук колес» онлайн - страница 24

Анна Александровна Турусова

Каладзе на стройке уже три года, прилично говорит на фарси, и дружбу с ним и мы, и Демины считаем везением. Жена Ираклия уехала в отпуск, он все вечера коротает с нами и нет-нет да и выкидывает такие номера, как сегодняшняя утомительная тряска по выжженной и вылинявшей пустыне.

В половине седьмого начинает смеркаться. Полутьма прижимает машину к земле. Землей, впрочем, трудно назвать эту голую серо-желтую равнину. Земля кончается там, где кончается вода, — говорят на Востоке. Ни кустика, ни травинки, ни кактуса, — песок и камни. Невысокие лысые горы с белесыми выцветшими макушками. Постепенно они уходят в темноту, линия горизонта исчезает. Наконец и небо полностью сливается с пустыней. Джип вырезает из темноты узкую полосу дороги. Во все щели заползает пыль, шершаво ложится на ноги, скрипит на зубах.

Ираклий тихо переговаривается с водителем, замкнутым, сухотелым иранцем с крашенными хной волосами. Сейчас, когда стемнело, я уже не вижу его ярко-рыжих висков, которые раздражали меня и Антонину. Здесь у всех роскошные волосы, не измученные плотными головными уборами, смолисто-черные, черные с проседью или совсем седые, но всегда необыкновенно густые, с глянцем, курчавые либо в крупную волну. Как можно поднять руку на такое богатство, мы, женщины, не понимаем. Между тем тронутые хной волосы, усы, бороды мы встречаем часто.

Я на миг представляю Ираклия с висками цвета рыжей лисы и шепчу о том на ухо Деминой. Уставшая от долгого молчания Тоня, — она не умеет молчать более десяти минут, — припадает к моему плечу и мелко, вприпрятку смеется.

— Что-нибудь случилось? — оборачивается Ираклий, уловив в шепоте свое имя.

— Ты явно соскучился по жене и решил под покровом ночи махнуть в Тбилиси, — охотно откликается Антонина. — Иначе куда мы так долго едем?

— Зачем к жене? Жена сама приедет. Зачем в Тбилиси? Если б я махнул в Грузию, я бы вас умчал к хевсурам, в горы. Только там душа настоящего грузина.

Впереди появляются редкие огоньки. Въезжаем в забытый аллахом кишлак. Машина выхватывает из тьмы бурые полуобвалившиеся дувалы и медленно ползет по слепому проулку: дома, как во всех мусульманских селениях, выходят окнами во двор, и на улицах хоть глаз выколи. На выезде в свет фар попадает одинокая женская фигура. Прикрыв лицо чадрой, она быстро сходит на обочину.

— Теперь уже скоро, — переводит слова шофера Ираклий.

Странное у нас мероприятие. Что мы увидим в такой темноте? Ведь едем не в театр и не в цирк, где все залито светом, — едем в сад, царство неведомых цветов и деревьев, где захочется разглядеть все до лепестка и листика. Сад! Увезти бы его в памяти таким, каким он бывает на заре, — влажным, полусонным, или на закате — усталым, тоскующим по ночному ветерку, или, на худой конец, томящимся от полуденного зноя, когда он и хотел бы да не в силах подарить ни ласки, ни прохлады.

Наконец, после часа езды, джип останавливается у высоких темных ворот. Ираклий в приоткрытую дверь что-то говорит привратнику.