Читать «Воспоминания арабиста» онлайн - страница 2
Теодор Адамович Шумовский
Говоря о периоде после И. Ю. Крачковского, я ограничился описанием своей работы и связанных с нею творческих переживаний. Материал о деятельности ленинградских арабоведов новейшего времени содержится в моей статье «Арабистика (1917–1968)», помещенной в сборнике «Азиатский музей — Ленинградское отделение Института востоковедения АН СССР» (М., 1972, с. 281–304).
Нужно, однако, выделить ряд столь серьезных арабистических свершений, осуществленных в последние десятилетия, как публикация «Арабские источники по этнографии и истории Африки южнее Сахары», где подготовка текстов и переводы выполнены В. В. Матвеевым и Л. Е. Куббелем; издание перевода морских рассказов X в. Бузурга ибн Шахрияра (переводчик Р. Л. Эрлих), подготовленное И. М. Фильштинским, неутомимая деятельность которого подарила нам немало ценных работ в области изучения арабской художественной литературы; исследование О. Б. Фроловой, посвященное литературным процессам в современном арабском мире; публикация «Геодезии» ученого-энциклопедиста аль-Бируни (973—1048), принадлежащая П. Г. Булгакову; разыскания в сфере арабско-испанской исторической литературы, проведенные К. А. Бойко; диссертация Т. М. Сипенковой по ранней истории халифата; лингвистические работы Ю. Н. Завадовского и Г. Ш. Шарбатова. Эти свершения свидетельствуют; что дело основоположников советской арабистической школы — Игнатия Юлиановича Крачковского и плеяды его старших учеников — не угасло с их уходом из жизни, а и ныне продолжает рождать живое слово науки.
Николай Владимирович Юшманов — черты облика
Еще гремели над Россией раскаты октябрьского грома, возвестившего социалистическую революцию, а в Смольном Владимир Ильич Ленин и юный радиотелеграфист-переводчик Военно-революционного комитета Николай Юшманов в краткие часы отдыха вели разговор о всемирном языке коммунистического будущего. По словам Николая Владимировича, у которого пятнадцать лет спустя я начал учиться арабскому языку, таких бесед было несколько, и чем больше с течением лет я узнавал моего учителя, тем яснее мне становилось, что именно давние встречи в Смольном предопределили в нем его облик ученого-гражданина, ученого-революционера: первоклассный семитолог и африканист, вошедший в историю востоковедения своими изящными филологическими миниатюрами, где за лаконичными, математически отточенными фразами вставали широкие наблюдения и оригинальные выводы, сам Юшманов с гордостью и вполне основательно считал себя де просто востоковедом, а «лингвистом широкого профиля с практической целенаправленностью творчества». Это значило, что наряду с арабским и африканскими он занимался языками американских индейцев и эскимосов, мальтийским и скандинавскими языками, но прежде всего — теми, в которых его знания могли принести немедленную пользу обществу. Поэтому — об этом я неслучайно вспомнил в дни полувекового юбилея СССР — Юшманов конца 20-х гг., перегруженный академическими обязанностями, активно работал и в Центральном Комитете Нового Алфавита. Здесь, в творческом коллективе, он кропотливо разрабатывал научно обоснованные азбуки и грамматики для бесписьменных народов окраин нашей страны. В 30-х гг. он явился одним из основателей советской школы семитологов и африканистов, вкладывая в это новое дело максимум знаний и энергии и в то же время оставаясь скромным и неприметным секретарем кафедры. Николай Владимирович отечески любил каждого студента, пришедшего на факультет по велению сердца; своими лекциями он будил новые мысли, учил дерзать — и искренне радовался, когда находил проблески самостоятельной мысли и практическую направленность в первых работах своих учеников. Каждому из них он присваивал какой-нибудь лестный эпитет, еще не совсем заслуженный, но ко многому обязывавший; меня он называл «будущим красным Бартольдом», и это смущало и окрыляло, ибо имя умершего в 1930 г, академика В. В. Бартольда, проницательного историка и тонкого знатока многих восточных языков, связывалось в моем представлении с одной из высочайших вершин русского востоковедения, стать вровень с которой было почти недостижимой мечтой.