Читать «Катер связи» онлайн - страница 11

и, обещая иные холмы,

колоколами перемежались.

Но застревал я в болотном иле,

хватал руками одни туманы,

как будто женщины мне тоже мстили

за все обиды,

за все обманы.

К ручью лесному под это пенье

припал губами я, ослабелый,

на повороте,

где сбитень пены

качался странно,

как лебедь белый.

Вода играла моею тенью

и чьей-то тенью —

большой,

косматой,

и, как два зверя, как два виденья,

мы пили молча —

я и сохатый.

А лес в церковном своем владычестве,

дыша, как ладаном, сосновой терпкостью,

вставал соборно,

вставал готически,

68

и в нем подснежники свечами теплились.

Мерцали белые балахоны,

и губы, сложенные в молитве,

и пели хоры,

и пели хоры:

«Аве Мария!

Аве Мария!»

Но вдруг услышал я барабаны —

ладони чьи-то в них били люто.

И вдруг бананы,

и вдруг бананы

на ветках сосен зажглись, как люстры.

По хвойным иглам неслись мулатки,

смеясь, как могут лишь дети Кубы,

и, как маисовые початки,

белозернисто играли зубы.

Под барабаны,

под барабаны

в санта-хуановых лиловых бусах

северодвинскими берегами

ко мне на выручку шли барбудос.

И, закусивши до крови губы

и сапогами гадюк расплющивая,

я продирался

на голос Кубы,

на революцию,

на революцию!

Я прорубался,

тропу отыскивая,

разбит

и грязью вконец обляпан,

на революцию,

как на единственное,

что не обманывал,

что не обманет.

И вдруг увидел,

почти что падающий,

как на пригорке,

за буревалом

в руках веснушчатых

взлетали палочки

над красным крошечным барабаном.

А барабанщик,

чуть-чуть повыше

с восторгом слушающего барбоса,

рад,

что не просит никто потише,

вовсю выстукивал марш барбудос.

И рядом девочки из школы сельской,

идя цепочкой по косогорам,

под рев лосиный,

под вскрики селезней

без слов мелодию пели хором.

Все исцарапанные о заросли,

они устали уже, как вищго,

но этой песнею,

взявшись за руки,

меня искали

и знали —

выйду.

Мелькнули чьи-то косички куцые

и чьи-то вскрикнувшие глаза...

Так ты,

кубинская революция,

в лесах архангельских меня спасла.

70

На шхуну по-корсарски

взбираются, ловки,

еще вчера — курсанты,

сегодня — моряки.

И делают затяжки,

как должно морякам,

и новые фуражки

макают в океан.

И свищут баламутно —

идет игра в аврал! —

и каждый полуюнга

и полуадмирал.

К причалу прикипели,

в них злобно влюблены,

мальчишки-курнопели,

от зависти бледны.

А там, на той посуде,

с трубчонками во рту

такие же, по сути,

мальчишки на борту.

71

Хожу я косолапо,

как истинный моряк,

а я еще салага,

а я еще сопляк.

Вы сходите, мальчишки,

от зависти с ума,

но видел я штормишки,

а вовсе не шторма.

Что жизнь меня швыряла,

я это просто врал,

и не было аврала,

а лишь игра в аврал.

Но по ночам подспудно

твердит какой-то бес,

что будет крик: «Полундра!»,

что будет главный бенц!

Тельняшка жаждет шквалов.

Пришли бы поскорей

мои двенадцать баллов —

двенадцать козырей!

Но нет пока полундры,

и ветер не взыграл...

Гуляю, полуюнга

и полуадмирал.

И не было мне тяжко,

и разве что в гульбе

соленая фуражка

на шалой голове!

72

БЕРЕЗА

Он промазал, охотник.

Он выругался,

гильзу теплую

в снег отряхнул,

а по веткам разбуженным

двигался,

колыхая сосульки,

гул.

И береза с корою простреленной,

расколдованное дитя,

вся покачивалась,

вся посверкивала,

вся потягивалась

хрустя.

И томилась

испугом невысказанным,