Читать «Генри Торо» онлайн - страница 82

Никита Евгеньевич Покровский

На такой явно утопичной основе у Торо возникло анархическое учение о спонтанности индивидуального протеста. «Другие члены трансценденталистского кружка полагали, что им удалось обнаружить более правильный путь — путь создания таких колоний, как Брук-Фарм и Фрутленд, где не проповедь лишений, а кооперация вела бы к полноценной жизни. Однако для Торо кооперативный путь был неприемлем» (36, 2, 472), — писал В. Л. Паррингтон. Как говорилось раньше, утопические эксперименты, предпринимавшиеся трансценденталистами, неизменно вызывали недоверие со стороны философа, превыше всего ценившего независимость мысли и действия.

Индивидуалистические взгляды Торо необходимо оценивать в конкретно-историческом и идеологическом контексте: «Классовой базой индивидуализма является, как известно, частный собственник, и не только крупный предприниматель, но и средний и мелкий буржуа в городе и деревне, — пишет советский философ и социолог Ю. А. Замошкин. — В США мелкая буржуазия (фермеры, владельцы мелких предприятий в городе) в первый период капиталистического развития была очень многочисленна, сравнительно активна и играла относительно большую роль в жизни страны» (24, 75). Но индивидуализм мелкого буржуа имеет как бы две стороны: наступательную и оборонительную. Наступательная с наибольшей силой проявилась в принципе свободы торговли и предпринимательства. Однако мелкий буржуа, сталкиваясь с превосходящими силами крупной промышленности и торгово-финансовой буржуазии, испытывал на себе весьма ощутимое экономическое и идеологическое давление, приводящее его в конце концов к духовному краху. Крупный бизнес вырабатывает свои формы «коллективности», неприемлемые для мелкого производителя. И тогда мелкобуржуазный индивидуализм становится защитным оборонительным средством, проявляя себя в различного рода теориях, проповедующих бегство в природу, эскейпизм, «выпадение из общества». Буржуазная «коллективность», которая, по словам К. Маркса и Ф. Энгельса, является «объединением одного класса» (1, 3, 75), подразумевает жесткую регламентацию в самых различных сферах общественной жизни. Эта «коллективность» получает идеологическую и моральную интерпретацию и «выступает одновременно как норма официально господствующей морали, как норма поведения» (24, 39). Разумеется, этот процесс поляризации интересов буржуазной личности и «коллективистских» форм крупного бизнеса полностью раскрывается только в XX в., но отдельные его проявления в зачаточном состоянии были свойственны США в 30— 40-х годах прошлого столетия. В лице столь вдумчивого наблюдателя общественной жизни, каким был Торо, антидемократические тенденции в американской политике и идеологии получили одного из своих страстных критиков.

Столкновение личности и склонного к диктату «коллективизма» крупных собственников приводит, как правило, к стихийному, спонтанному бунту. «Бунт может быть активным и пассивным, внешне откровенно выраженным п скрытым, так сказать, загнанным внутрь личности» (там же, 115). При этом индивидуализм оказывается эффектной, но малоэффективной и недолговременной формой защитной реакции на экономическое и социально-идеологическое давление. С философской точки зрения «защитный», оборонительный индивидуализм основывается на осознании человеком своей автономности по отношению к конкретным материальным условиям жизни. И сам Торо, и его позднейшие последователи неизменно подчеркивали, что, как бы ни была плоха жизнь, в себе самом человек может обрести счастье и успокоение. Богатство внутреннего мира, согласно их убеждениям, с лихвой превосходит все возможные блага внешних обстоятельств. Принцип духовного одиночества соединяется у Торо с анархо-индивидуалистической идеологией. «Я живу, — писал философ, — в углублении свинцовой стены, в которую примешано немного колокольного металла. Часто в минуты полдневного отдыха до меня доносится извне смутный tintinnabulum. Это шумят мои современники» (9, 380).