Читать «Петкана» онлайн - страница 8

Добрый мой брат! Ему было шестнадцать лет, и он уже ясно видел цель своего пути. В словах, которые он тщательно подбирал, беседуя со мною, он также искал подтверждения своей вере.

Тогда его речи звучали для меня просто утешением. Со временем я поняла, что то был глас Истины.

Болезнь в корне изменила мою жизнь. Мои мысли. Желания и надежды матери, связанные с моим будущим. Наконец, меня самое. Я уже не была больше живым и веселым ребенком, каким знал меня покойный отец. Я привыкла к спокойствию. Движения мои стали медленны и осторожны.

Чтобы как-то облегчить и скрасить мне тягостное однообразие дней, мама и Евфимий старались как можно реже оставлять меня одну. Они водили меня гулять в сад или на берег моря. Разговаривали со мною больше и чаще, чем в то время, когда я была здорова. Мы теперь и общались по-другому. В основном они мне читали. Мама — сказки. Евфимий — Жития мучеников за веру. Признаюсь, сказки о принцессах наводили на меня скуку. В сказках принцесса, как правило, сидит где-нибудь в высокой башне и льет слезы, ожидая, пока не появится храбрый витязь и не освободит ее. Гораздо больше я любила рассказы о христианских мучениках. О святом Стефане, о святом Димитрии, великомученике Георгии. Они напоминали мне притчу, однажды услышанную от отца. О юноше, убившем дракона и нашедшем в его сердце девять сундуков — один другого меньше. В последнем ларце томилась птица. И тот юноша, и мученики Христовы знали, что ищут. Знали, за что страдают. Я следила духовным взором за каждым их шагом и видела то, чего не было даже в самих книгах.

«Посмотри, как великолепен сегодняшний день! Ты видишь?» — спрашивал, бывало, Евфимий. Это его «Ты видишь?» не обижало меня. Ведь он знал, что я и вправду вижу, только по-своему. Благодаря болезни у меня открылось внутреннее зрение.

Я следила за каждым прикосновением солнца к моей коже и легко распознавала — в зависимости от его тепла и жара, — когда небо чисто, а когда покрыто тучками. Сквозь незрячую свою пелену видела я то же самое небо, и лазурную гладь под ним, и белоснежный танец чаек.

«Посмотри, как склонились деревья»,— говорил мне Евфимий. И я смотрела. Вслушивалась в голос ветра, игравшего моими косами и складками одежды. Определяла его направление и силу. Я помнила, как выглядит наш сад, знала, где и какое дерево у нас посажено, и точно представляла себе, насколько способна согнуть каждое из них могучая стихия. Гуляя и разговаривая с Евфимием, я безошибочно определяла, колышутся ли сейчас темные кроны кипарисов или же только слегка трепещут плакучие ивы.

Иногда, перед тем как уснуть, посреди заочного мрака и бархатной тьмы завешенной пологом девичьей постели, я вспоминала роскошь и богатство красок любимых цветов, пестроту и яркость бурлящей вокруг жизни, буйные празднества и торжества, броскую красоту диковинных плодов и дорогих восточных тканей, дивные росписи и мозаику храмов. Вспоминала ночное небо, усыпанное звездами, сиявшими и мерцавшими подобно драгоценным камням; и заходящее солнце, в чьем закатном багрянце сливались воедино небесный свод и пучина морская.