Читать «Петкана» онлайн - страница 19
Лиляна Хабьянович-Джурович
Между тем толпа подступала к ней все ближе и ближе.
«Все! Конец тебе! Не убежишь!» — визжала женщина с подсвечником. Ей вторили ее товарки.
«Ты — моя! Моя!» — гнусно осклабился мужчина, шедший впереди всех. Он уже протянул к ней руку. Руку грабителя и насильника.
«Давай! Завали сучку!» — одобрительно поддержала его толпа.
«Пресвятая Богородица, останови их! Не дай свершиться беззаконию!» — заклинала я, заламывая руки и еще сильнее ощущая коленями острые осколки.
«Останови их, Матерь Божия! Ты одна способна умолить Спасителя!» — взывала я в исступлении, как будто от судьбы той девушки зависела моя собственная жизнь и вся моя вера.
«Вера твоя спасла тебя», — сказал некогда Иисус Христос жене кровоточивой, одержимой семью недугами.
Я тоже веровала. И произошло чудо.
В тот миг, когда рука идущего впереди толпы мужчины коснулась груди обезумевшей от страха девушки, неожиданно — словно по команде — зазвонили колокола всех цареградских церквей. Но что это был за звон! Оглушительный и прерывистый, словно надрывные стоны и рыдания. Он обрушился на нас ледяной свинцовой тяжестью. Так, что пресеклось дыхание и окаменело каждое слово и всякое движение.
Быть может, хотя бы немногие из внезапно присмиревшей толпы взглянули в этот момент на себя самих внутренним взором. И вопросили мысленно, каким же взглядом должно тогда взирать на них Всевидящее Око Божие. Ибо едва стих колокольный звон, как они начали медленно расходиться. Обезволенные и обессиленные. Сломленные неожиданной усталостью. Словно тряпичные куклы, из которых вытряхнули последнюю солому.
Девушка тоже тронулась с места. Я пошла за ней следом. Мы вместе обошли развалины. Она хотела унести с собой последнюю память о разоренном доме. Я искала раненых. Вдруг кому-то удалось выжить и сейчас он нуждается в помощи? Но живых не было. Только трупы. Только мертвые тела. Мертвецы.
«Это моя сестра... О ней никто не молился, — указала она на одно из тел, — я их видела... но не могла превозмочь страха... Кто-то из них вспомнил о старом римском поверье, запрещающем убивать девственницу. Поэтому, чтобы Бог не покарал их, они ее сперва обесчестили. .. А ей было всего десять лет...»
Девочка лежала на полу. Одежда на ней была разодрана до пупа, окаменевшие ноги — страшно и неестественно раздвинуты. На хрупких руках зияли ножевые раны — как будто насильники клинками пригвоздили ее к земле, лишив последней возможности сопротивляться. Только лицо ее (я навсегда запомнила его) не было обезображено; но в глазах и после смерти отражался ужас перед злобными мучителями.
«О ней никто не молился... Даже я... Завтра же я отправлюсь в Палестину... чтобы в какой-нибудь обители молиться о тех чадах Божиих, коих все позабыли. Так, как ты сегодня молилась за меня... Я знаю: твоя молитва меня спасла...»
В ту ночь я не сомкнула глаз. Мое бдение продолжалось до рассвета. На окровавленных коленях. С болью, что ни на минуту не стихала во всем теле. И с такою же болью — в душе моей. И я не знаю, какая из них была сильнее.