Читать «Золотая туфелька» онлайн - страница 67

«А хочешь, я спою?» — улыбнулась Лёля. «Пой, Serdeсhko!» Тут все закричали «просим! просим!» — а Жека Симонов начал трень-трень-трень!

«Но, друзья, я дама в возрасте, — объяснила Лёля, — фривольных песен больше не пою...» — «Просим! Просим!» — «...пою про что-нибудь возвышенное... про природу...» — «Просим!» — «...про мудрость прожитых лет...» — «Просим!» — «...даже успехи производства и будни заводские мне в новых песнях не чужды...» — «Просим!» — «...меня так часто упрекали за пошлость моих песенок, что теперь я твердо решила научить морали...» — «Просим!» — «...ведь, что ни говорите, а какой пример мы подаем молодому поколенью?..»

Лучше всего на свете,

 Ответьте нам, мудрецы,

Может быть, может быть, может быть, —

 Моральные образцы!

Ей-ей! Моральные образцы! (хором)

Лучше всего на свете,

 Ответьте нам, мудрецы,

Может быть, может быть, может быть, —

 За свободу борцы!

Ей-ей! За свободу борцы! (хором)

Но все-таки лучше на свете,

 Узнайте же, мудрецы:

 Шепотом... шепотом... шепотом —

 У девок, конечно, (Лёля сделала паузу и речитативом) —

 А вы что подумали, шалунишки?

 Накрахмаленные чепцы?

8.

Хоть убейте, хоть заставьте поверить, что Шанель номер пять — лучшие в мире вонючки! — говорила Лиза Лухманова, — хотя вонючки, может, и неплохие — все-таки их придумал русского розлива французик Эрнестик Бо, — хоть заставьте признать, что булки-коленки Мэрилин Монро — эталон красоты, а губки-бефстроганоф Одри Хепберн — эталон губок, но я все равно буду представлять свою любимую тетку Лёлю в белом тюрбане и алом палантине — верхом на голом Черчилле в итальянском дворике Ливадийского дворца под эту песню и радостное повизгивание! (Кстати, там есть еще куплет, но, во-первых, он не про женский пол, а, во-вторых, кх-а, не вполне литературен.)

Дочь Сара Черчилль (понятно, Клемми-супружница что-то разнюхала и послала конвой) кричала:

— Папа! Папа!

А Сталин и Рузвельт смотрели в окно, несколько растерявшись (а вы на их месте не растерялись бы?) Но дипломатически делали вид, что ничего странного не происходит — а прыжки все усиливались, боров начал брыкаться, сигать через фонтан, мять траву, биться о пальмы — трах-тах-тах! — раскалывать глиняные горшки...

Но был счастлив, потому что разве не для того Бог создал мужчину, чтобы при виде женщины ветер шальной пролетал в голове? (И это, как вы догадались, тоже цитата из «Золотых правил неотразимой женщины»).

* * *

Собственно, здесь я намеревался поставить точку. Но Лиза Лухманова, просмотрев рукопись, удивилась, как я смог забыть самый замечательный кадр из фильма Антуана Роланжа, единственного фильма, в котором мы видим вечно юную Лёлю Шан-Гирей в компании Любови Орловой и Александрова. Но какой кадр? Сначала лес, вызолоченный осенью, потом Лёля, потом она сбегает к Москве-реке (Антуан с камерой скачет за ней через корни и кочки), потом песчаная полоса, Лёля зачерпывает ледяную в ноябре воду — Орлова машет руками, визжа (мы, разумеется, не слышим — фильм-то немой, — но мимика красноречивей звука) — и Лёля только проводит мокрой ладонью по своему лицу — вот и весь кадр — дальше будет кадр с Александровым, хвастающимся штиблетами, которые он сумел не вымазать в мокрой глине, — но что здесь особенного в Лёле? — да никогда вы похожего лица не увидите... Хочется идти за ним и искать его. Так Галочка Фридман говорила. Вернее, «бочется бидти за бим и бискать его». Потому что плакала. Она, несмотря на габариты и древнейшую профессию, была чувствительная женщина.