Читать «Золотая туфелька» онлайн - страница 3

Он, в Москве, где иностранщину травили как клопов, пропихнул название с американским акцентом — «Коктейль-холл»! Упомянем в скобках, что Михаил Бабкенович был правой рукой колбасного министра Анастаса Микояна, и если над Мишей сгущались тучи — к примеру, подозревали во вредительстве в том же 1938-м — а отчего в яслях-садах сплошная рыжая разлилась диспепсия? — он не терялся, он посапывал и выкручивался просто — вы с колбаской испробуйте, а уж чай я вам с секретом заварю — полчашки коньячишки для настроения...

Но при чем здесь Шан-Гирей и неразделенные чувства к ней Миши Айвазова? Да при том что он по-собачьи выведывал про ее детство, и она сболтнула, как здорово в Ницце в 1912-м было лопать мороженое с фруктовыми финтифлюшками на веранде с пальмами и шепотом моря... А маседуан — это дюжина слоев живых ягод между слоями желе — лучшее средство, когда губы горят от поцелуев...

Вот и сотворил Михаил Бабкенович все так, как она рассказала. Научить варганить какао-шуа с щекочущим шлейфом корицы или кларет-коблер, который делает смеющимися самых сердитых дам, или даже черри-бренди-флипп (а черт знает что это!) — оказалось самым простым из всех препятствий. Зато любого иностранного сукиного сына можно теперь после Красной площади, после Большого театра затолкать в «Коктейль-холл» — пусть глотает маседуан из багровой клубники с виноградинами...

Но первой туда вошла Лёля Шан-Гирей — и смеялась, и хлопала в ладоши — «Всё, как я хотела?» (от поцелуя в измученную лысину Михаила Бабкеновича воздержится).

Еще бы не всё! Столики на двоих, окна — льдины пятиметровые, пританцовывающие от ветерка вентиляции люстры... Где-то — невидимый оркестрик, с десертами — официант (тоже армянской наружности — хихикнула Лёля), лестница забегает на второй этаж, там — словно каюты лайнера в океане с лампочками-свечами, словно палуба над мурлыкающей волной... Как не поблагодарить? — Лёля сама — зря, что ли, Михаил Бабкенович для нее расшибался? — покормит его с ложечки — за маму... за папу... за Лолу Вазгеновну (кха! чуть не удавится виноградиной)... за Мишеньку... за Лёленьку... — порх! — на сырой от ночного дождичка тротуар — и улетит! Разве трудно поймать на Тверской таксомотор?..

3.

Ну хорошо: пророчества... Глаза — тлеющие уголья... (Кстати, пункт второй «Золотых правил»). А вспомните еще, что Лёля танцевала — кто еще так кружил вальс в Нескучном саду? — даже знаменитая Галочка Фридман искусывала губы от злости. И шептала, булькая слезами: «Ды данцуешь... данцуешь... Леленька... как майский ведерок...» А Лёля, приобняв Фридман, пела ей: «Ну птичка Галочка, быстрая скакалочка! Не знаешь, что меня учил танцевать Павел Матвеевич Буже? Он кричал: «Держи вашу спинка€! Держи спинка€!». Я вальсирую и будто слышу, как он кричит «спинка€». Поэтому взгляд у меня отрешенный и мой партнер думает, что я мечтаю с ним (она посмотрела на Антуана — люксембургский посланник всюду бегал за ней) оказаться на необитаемом острове. Но фокс ты стучишь лучше, Галочка, лучше меня... Сколько туфелек тебе приходится сменить за лето? Четыре пары?..» — «А-а-а!..» — Галочка прощала подруге ее превосходство за лесть и падала на грудь с рыданием. «Вот мы вытрем слезки, и Антоша угостит тебя пломбиром...» — «Я не блачу... Я бросто брущу...» — «Ты хочешь пломбира два шарика или три?» — «Не бадо бломбира! Я здану коровой! Я и так жирна и сдабдываю четыре бары туфель, а ды не одной!..»