Читать «Повести и рассказы. Воспоминания» онлайн - страница 70

Злобно звеня и потрясая цепями, шли арестанты под мрачные, низкие своды подвального этажа: у них были отняты последние лучи свободы.

Надежды на счастье в жизни давно уже не было.

Впереди была только тюрьма…

Столовая помещалась в катакомбах унылого подземелья. Черные своды смыкались над самой головой и давили душу. Казалось, что они еще хранят мрачные воспоминания о дыбе, пытках и кнуте. Казалось, что эти черные, толстые стены таят в себе крики и стоны, звучавшие здесь когда-то, в давние века.

По небу рассыпались редкие, изумрудные звезды, полная красавица луна взошла над острогом и облила его белые стены трепетным серебристым сиянием. Она, как чародейка, околдовала своими волшебными лучами эту нежную, весеннюю ночь: чары ее обнимают дремотную землю и тихий, серебристый воздух. Всюду таинственно лежат и расползаются мглистые тени, и шепчутся тихие, страстные звуки. Раздражающая ароматная теплота веет в густом воздухе и навевает нежные желания и нежную весеннюю тоску…

Быков по-прежнему сидит на своем камне, прислонив ружье к плечу, не то дремлет, не то думает о чем-то…

На кончике его штыка от лунного света искрится лучистая бриллиантовая звездочка.

А острог поет.

Поют в каждой камере, наверху и внизу, каждая камера — свою песню, и пение всего острога сливается в один общий певучий гул.

Сто-нет он по тюрь-мам и остро-гам… В рудни-ках, на желе-зной цепи-и, —

глухо и мрачно гудит тягучая песня в нижнем этаже.

А сверху гремит веселый хор:

А наутро старик с больной головой, Он идет и блюет, и руга-ается… И р-ру-га-ается!..

Буйно гудят басы.

Но их покрывают из другой камеры:

Друзей теперь мне не на-да-а! Желе-зны цепи мне дру-зья-а! Ло-па-та — ве-чная подруга, А тачка — верна-я жена-а!

С другого конца острога откликаются:

Пройдет зима, настанет лето, В полях цветочки расцветут, А мне, несчастному, в то время Железом ноги закуют. Придет цирюльник с бритвой острой, Обреет правый мне висок: Я буду вид иметь ужасный От головы до самых ног.

Но из всеобщего гудения выплывает протяжный мотив, полный специально-тюремной тоски:

Там, где море вечно плещет На песчаные брега…

Медленными, тяжелыми волнами льется эта песня о Сахалине, где вечно звенят море и цепи…

Спит там правда, спят законы, Спят давно уже, давно… И на все людские стоны Плещет море лишь одно…

Тюрьма поет свои страдания, клянет свою судьбу, прощается с родиной и любовью, ненавидит своих тюремщиков и воспевает бродячую жизнь. И это пение преступной, «несчастной» и бродячей Руси сливается в один глубокий и мрачный стон.

Быков сидит на камне и порой взглядывает на узенькое окно круглой башни, куда посадили скованного Самсона. Он понравился Быкову своей силой: камень, так легко брошенный в ворота, Быков пробовал поднять — и не мог. Он прислушивается, как силач по временам начинает бить в железную дверь башни.